Форум » Поэзия » Мир охоты. Проза. » Ответить
Мир охоты. Проза.
Ter: ПОЛЕДНЯЯ ОХОТА Посвящается памяти Терренса - ирландского сеттера Привычная тьма вдруг осветилась вспышками, сопровождавшимися сухим треском, они напоминали те, что когда-то в детстве так напугали Фрама, но тогда это было на большом снежном поле, и те вспышки сопровождались ужасным грохотом, а сейчас они ярко вспыхивали и сухо трещали, но, казалось, прямо у него в голове… Фрам с трудом поднялся и, тряся головой, постарался вытряхнуть их, но они не исчезали, по-прежнему вспыхивая то тут, то там, и так же сухо трещали. Фрам, шатаясь и тяжело дыша от испуга, попытался уйти от них, но это не удалось. Быстро переходя с места на место, натыкаясь при этом то на стол, то на стулья, то на стены, то на печку, он кружил по комнате. Он ощутил гладившие его руки хозяина, но и они не смогли избавить его от этого кошмара. Он стал искать выход во двор – может быть, там удастся избавиться от этих, внушавших ужас трещащих вспышек, но никак не мог отыскать двери, вновь и вновь суетливо кружа по комнате и все так же натыкаясь то на мебель, то на стены. Хозяин, кажется, понял его - Фрам почувствовал, как на него одевается ошейник, и, повинуясь усилию поводка, повернул в указанном направлении. Хозяин поддерживал поводок как всегда слегка натянутым, облегчая Фраму спуск по крутым ступеням на террасу, и сдерживая его, сейчас в неистовстве рвавшегося наружу, и все время оступавшегося и промахивавшегося мимо ступеней… Они вышли на двор, но и выход в обширное и лишенное препятствий пространство и ночная прохлада не смогли успокоить его и изгнать все учащавшиеся вспышки и треск. Сейчас для него исчезли все запахи, он не находил даже самые привычные, сопровождавшие его и помогавшие ему всегда, когда он выходил из дома. Фрам не знал, куда они идут и зачем, он только ощущал, поводок, определявший направление движения, но мешавший ему сбежать от мерзких трескучих огней. Вот опять он его куда-то потянул, вот он опять привел его к входу в дом, и потянул вверх по ступеням. Хозяин опять привел его в комнату, снял поводок и Фрам опять начал кружить по комнате, подгоняемый непрекращающимися и почти слившимися в сплошное зарево вспышками. Когда-то давно для Фрама существовали день и ночь, но что такое время он не знал, но если бы и знал, то не смог бы определить продолжительности происходящего, и потому он не мог ждать или желать скорейшего окончания этого мучения, у него было только одно стремление - убежать, спрятаться от него, но сделать этого он никак не мог... Он вновь почувствовал руки хозяина, которые с усилием разжали его пасть, и он ощутил разлившуюся по языку горечь, быстро заполнившую всю пасть и даже нос, потом, придерживаемый теми же руками, которые уже тоже стали ему мешать, почувствовал укол где-то в холке… Зарево в его голове стало бледнеть и вновь делиться на вспышки, которые уже не сухо трескались, а вспыхивали с тихим шуршанием… Фрам чувствовал все еще поддерживающие его руки хозяина, но уже не старался вырваться из них, и не пытался уйти от затухающих вспышек, но страх, вызванный ими, еще не ушел, заставляя безумно колотиться сердце. Он все еще тяжело и часто дышал. Наконец, в голове Фрама воцарилась привычная темнота и тишина, он осторожно на ощупь нашел свое привычное место – подстилку под длинной широкой скамьей - и лег. Придвинутая миска еды, наверное, впервые его не заинтересовала, после перенесенного ужаса у него не было ни сил, ни желания есть… Дыхание постепенно успокоилось, и Фрам погрузился в привычный полусон-полудрему. Из этого состояния его, как обычно, вывели руки хозяина, погладившие его по голове и потрепавшие по холке. Он всегда, даже во сне, ждал этого момента и всегда этот момент оказывался неожиданным, отчего Фрам всегда резко приподнимался на передних лапах и встряхивал головой, иногда стукаясь ею о скамью, но сейчас его от этого уберегли руки хозяина. Они же пристегнули опять поводок. Фрам с трудом поднялся и, шатаясь и подволакивая задние ноги, последовал в указанном поводком направлении. Наконец-то вернулись исчезнувшие было запахи - вот теплые засыпанные песком ступеньки на террасу, Сама терраса, заставленная сапогами, корзинами, ведрами, и другими, знакомыми только по запахам, вещами, вот крыльцо с мокрым от росы половиком, вот и трава, покрытая росой, вот ветер донес близкий запах машины, которая должна стоять за забором… Фрам понял - они вышли со двора… У машины они и остановились, Фрам почувствовал, что поводок упал рядом и сел в ожидании. Хозяин достал из машины ружье, его Фрам сразу определил, взял ягдташ, что тоже не осталось незамеченным Фрамом, потом подобрал поводок, глубоко вздохнул и сказал: -Ну, пойдем, Фрам… Фрам ничего не слышал, и мог только догадываться, что хозяин что-то сказал, они медленно двинулись по песчаной дороге. Пес медленно шел за хозяином, подволакивая задние лапы, временами загребая ими влажный от росы песок. Он давно не уходил так далеко от дома, и потому, опустив нос, тщательно обнюхивал хорошо знакомую ему дорогу. Они не повернули к реке, куда обычно ходили в жару купаться, а пошли по дороге к лесу. Фрам пытался понять куда же они идут. К хутору – нет, та дорога пахнет крапивой и Иван-чаем, и не на клюквенное болото, там сразу надо идти по мху… Но, когда они подошли к бревенчатому мостику, Фрам понял они идут к большому муравейнику, где он часто бывал раньше, правда, не с хозяином, а с хозяйкой, бравшей Фрама с собой за грибами… У мостика через ручей они остановились, хозяин сел в траву , потрепав по холке, усадил собаку и закурил… Он гладил Фрама и думал, что если издали кто-нибудь посмотрел на Фрама, то никогда бы не дал ему его четырнадцати лет – издали обычный ирландский сеттер, лет пяти-семи, никаких следов седины, довольно крепкий… А вот вблизи – тусклая, заметно поредевшая шерсть, большие потрескавшиеся мозоли на локтях, распущенные лапы с длинными совершенно белыми когтями, выпуклые голубые перламутровые глаза… Что нос этому псу теперь заменяет и зрение, и слух… Хозяин отщелкнул окурок в ручей, поднялся и легонько потянул поводок, Фрам медленно последовал за ним. Они перешли по мостику ручей, и пошли по зарастающей травой и молоденькими соснами дороге, но не к муравейнику, как сначала решил Фрам, тяжело ступавший хозяином, все так же почти утыкаясь носом в дорогу, на которой песок сменился короткой жесткой травой. Они свернули налево, к болоту. Изредка поводок натягивался, заставляя Фрама не отставать от хозяина. Они так и шли – чуть впереди хозяин, чуть позади Фрам, ничего не слышащий, но догадывавшийся, что хозяин как обычно о чем-то разговаривает с ним. И, действительно, хозяин все время говорил с ним, в основном он рассказывал ему о том, что это за места, как они изменились, с тех пор, как они впервые попали сюда, что если бы Фрам мог видеть, где они идут, то, конечно бы, все равно обязательно узнал эти места, что он бывал здесь много-много раз, и зимой, и весной, и летом… Они не дошли до болота, они пришли на длинную поляну, вытянутую вдоль болота, покрытую соломенно-желтой травой и начинавшую зарастать теми же молодыми соснами. Действительно, если бы Фрам мог видеть, то он, конечно бы, узнал эту поляну – сколько весенних вечеров они провели здесь вместе на тяге… Хозяин отцепил поводок и чуть подтолкнул Фрама вперед: - Ну, давай, Фрам… Фрам, если бы и слышал, то не понял бы его сейчас – что давай? Гуляй, ищи или еще что-то? Он некоторое время стоял, опустив голову и чуть повернув ее в сторону хозяина, потом нетвердо сделал несколько шагов вперед. Хозяин, не сводя с него взгляда, переломил ружье, достал два патрона из ягдташа, зарядил ружье и снял с предохранителя. Фрам стоял в высокой сухой траве, чуть колеблющейся на легком ветерке, теперь он стоял с поднятой над травой головой, время от времени отводя нос от высоких щекочущих стеблей. Хозяин поставил ружье на предохранитель, закурил и, глядя на Фрама, опять подумал – ну, кто бы сейчас ему дал четырнадцать лет! Он курил, оглядывая поляну и вспоминая, где стоял на тяге этой весной, вспоминал, что впервые в этом году он не взял Фрама на весеннюю охоту, впервые вообще оставшегося в Москве… Потом он вспомнил последние два дня, мечущегося по дому Фрама, сшибающего все на своем пути, покусанные руки… Хозяин затоптал в траве сигарету и, как будто решившись, щелкнул предохранителем и поднял ружье. Фрам стоял совсем недалеко впереди, обрез стволов поравнялся с его головой, хозяин глубоко вздохнул и отвел стволы в сторону… Фрам же, чуть потоптавшись в траве и покрутив слегка головой, медленно пошел в полветра, он двигался осторожно, но с уверенностью, которой у него не было с тех пор, как он начал слепнуть. Вот он чуть повернул и уже двигался прямо на ветер, хозяин медленно пошел за ним. Фрам продолжал двигаться на ветер, он чуть опустил голову, теперь она скользила меж верхушек сухих стеблей травы. Хозяин остановился и опять повел ружье за Фрамом, вновь обрез стволов остановился на его голове. Фрам же продолжал свое движение вперед, вдруг он понял хозяина - его толчок означал: –Ищи! И он нашел! Как раз сейчас он шел прямо на тетерева, запах которого он только что уловил! Запах, который он не смог бы никогда спутать ни с каким другим или забыть, ведь он столько раз искал и находил его! Ничего, что тетерев пытается отбежать, Фрам знал, что ему никуда не деться, он все равно найдет его, так бывало всегда! Фрам крадучись прошел еще несколько шагов и стал, теперь все зависело от хозяина. Между тем, стволы ружья также следовали за головой Фрама, и хозяин все оттягивал тот момент, когда палец, уже лежавший на спусковом крючке, плавно нажмет на него… Хозяин не мог не любоваться красивой потяжкой Фрама, в его голове проносилось вновь и вновь – Кто может дать ему четырнадцать лет! - и ждал стойки… И Фрам стал, но небольшой кустик пижмы заслонил его голову. Хозяин сделал шаг вперед и в тот же момент впереди, наверное, всего метрах в десяти перед Фрамом из травы с грохотом взорвался вверх черный петух. Раздался выстрел… Фраму ничего не надо было объяснять, хоть он и не слышал выстрела, но острый запах сгоревшего пороха, легкой волной донесшийся с ветром с того места, где был тетерев, был для него сигналом и он бросился вперед. Так и есть! Вот он! Хозяин подошел к Фраму, погрузившему нос в роскошную черную лиру хвоста и шумно вдыхавшему запах битого петуха. Он погладил пса заметно дрожащими руками и, осторожно отстраняя голову Фрама, поднял крупного иссиня-черного краснобрового петуха и подвязал его к ягдташу, потом прицепил поводок. Фрам стоял в ожидании и нетерпении, но хозяин еще несколько раз погладил его, наклонился и что-то проговорил ему прямо в ухо, Фрам ощутил это как легкое прерывистое дуновение запаха дыма и табака, и в ответ потряс тяжелыми ушами. Хозяин вновь закурил, еще раз потрепал Фрама по холке, что-то опять сказал прямо в ухо и еще раз дал ему зарыться в черные перья носом. Потом они повернули назад и медленно пошли обратно. Фрам опять шел чуть позади, пытаясь догнать носом подвязанного петуха, и теперь хозяину не надо было его время от времени подтягивать поводком. Обратно они шли тем же путем, опять хозяин что-то рассказывал ему, опять они посидели у ручья, в котором хозяин дал Фраму искупаться. Они опять прошли той же песчаной дорогой, совсем уже высохшей от росы и почти потерявшей утренние запахи, и подошли к дому. Закрыв калитку, хозяин отпустил Фрама с поводка и повесил ружье и ягдташ на крюк, вбитый специально для этого в бревенчатую стену около крыльца. Хозяин сказал Фраму: -Подожди, я сейчас, -и вошел в дом. Фрам, поискав подходящее место, лег как раз под подвешенным петухом. Привычная темнота и тишина вновь окружали его, но их дополняли струившиеся сверху запахи еще теплого тетерева, сгоревшего пороха, горячей от солнца кожи ягдташа, они, кажется, даже были видны ему в темноте… Он очень, очень устал, и ему было приятно лежать именно здесь, он был спокоен и, наверное, счастлив. Закрыв невидящие голубые перламутровые глаза Фрам начал засыпать, и замечательные запахи начали постепенно растворяться в темноте. Когда хозяин вышел на крыльцо с миской еды, чтобы покормить Фрама, тот лежал, вытянувшись во всю длину вдоль стены, легкий ветер играл мягкой шерстью на ушах, а в углу пасти трепетало черно-белое тетеревиное перо… Хозяин понял, что еда ему уже не нужна - Фрам ушел навсегда.... Михаил Эйсмонт
Ответов - 31, стр:
1 2 All
Ter: ОХОТА НА ВОЛКОВ Все началось с телефонного звонка. Звонил мой знакомый Сергей Кузьмин с приглашением ехать на охоту на волков в Россонский район. По предварительным данным было известно, что егеря офлажили шесть волков. После недолгих размышлений было решено – едем. Отъезд запланировали на четыре часа утра. С вечера начались волнительные хлопоты по подбору снаряжения: ружье, патроны, зимние вещи, маскхалат и т.д. Из ружей ТОЗ-34 и МЦ 21-12 выбор пал на полуавтомат. После закрытия зимней охоты ружья были почищены и законсервированы до весны, поэтому пришлось убрать излишки смазки. Среди патронов я выбрал картечные с диаметром картечи 5,9 мм по 28 штук в контейнере своего снаряжения и диаметром 7,15 мм обычного снаряжения «Рекорд». Итак, утро. Подъем в 3.30, легкий завтрак, кофе. Затем отвожу и запираю в другой комнате собаку, чтобы не видела ни ружья, ни другой охотничьей амуниции, иначе долго будет скулить и плакать: «Юра не взял с собой на охоту», разбудит всех и будет самым несчастным существом на свете. Все. Тихо и быстро одеваюсь и – за дверь. Пусть простит меня мой верный друг (ирландский сеттер Ден), но сегодня не его день. С небольшим опозданием подъезжает Сергей, и мы трогаемся в путь. Дорога в городе похожа на каток – сплошной гололед. Боимся не успеть, но, выехав за город, успокаиваемся – асфальт сухой. По дороге забираем Игоря Башкирова и втроем приезжаем на лесную базу охотхозяйства «Автоимпорт». Здесь уже довольно много народу. Записываемся, рассаживаемся по УАЗам и – в путь. В соседней деревне к нам еще присоединяются охотники, и получается компания в 30 человек. Еще раз проверен оклад – выходов зверя нет. Проходит инструктаж по технике безопасности и проведению охоты, после чего егеря разводят нас по номерам, а два егеря направляются в оклад, чтобы тихо, без лишнего шума тропить зверей. Оклад средних размеров, примерно 5 км по периметру, и в нем шесть волков. Углубившись внутрь оклада на 25 м, выбираю удобную для стрельбы позицию. Становлюсь в маскхалате на сравнительно открытом месте за небольшой елочкой, едва доходящей мне до груди, обтаптываю снег, затем срезаю ножом несколько веток с ближайших деревьев для улучшения обзора, даю отмашку соседним номерам и замираю. Я весь – глаза и уши. Вот краем глаза замечаю движение, присматриваюсь: из оклада идет семья рысей – мать и два котенка. Идут не спеша через открытое место метрах в 100 от меня и в 20 от Игоря. Перед линией флажков приостанавливаются; первой проходит мать, пересекает дорогу и идет дальше, а молодые рыси стоят в нерешительности, однако секунд через десять проходят и они. Редкая удача – увидеть рысь в дикой природе. Спустя 30-40 минут я услышал легкий шорох, и глаза засекают движение. Прямо на меня неспешно идет волк. Медленно поднимаю ружье и навожу его в цель. Волк меня не видит и продолжает путь, но метрах в 45 от меня он останавливается. Мне отлично видна среди деревьев его огромная лобастая голова; он у меня на прицеле, но стрелять не очень удобно, я жду. Постояв несколько секунд и ничего не заподозрив, волк продолжает свой путь. Он выходит на чистое место чуть наискосок от меня, удобно подставив свой бок. Дистанция 40 метров. Хорошо выцелив зверя, стреляю по передней части картечью 5,9 мм. От неожиданности и боли волк встал на задние лапы, взвыл и оставил на снегу «полоску неожиданности». В этот момент он смотрелся огромным, казалось, что он сейчас свалится, но поистине крепок волк на рану. Едва его ноги коснулись земли, он «включил пятую передачу» и так рванул с места, что мне пришлось стрелять повторно. Волк убегал от меня по дуге. Вот он скрылся за небольшим холмом и появился возле линии флажков метрах в 50 от меня. Даю по нему два выстрела в угон. Обожженный картечью, он шарахается от флажков как от огня и направляется внутрь оклада, пробегая в 15 м от меня. Я вижу, как замедляется его бег. Пятый выстрел был просто гуманным. Волк сделал кувырок через голову и затих. Это оказался матерый зверь. Как выяснилось потом, с первого выстрела в волка попало пять картечин диаметром 5,9 мм: две – в лопатку, две – в шею и одна – в основание черепа. Ранение было смертельным, но не достаточным, чтобы остановить зверя на месте. Четыре последующих выстрела картечью диаметром 7,15 мм дали примерно следующую картину: два попадания в ногу, одно – сзади, шесть – в грудь и девять – в грудь (кучно). Картечь прошила волка и застряла под кожей с другой стороны. Спустя десять минут послышались один за другим выстрелы. Всего за этот день было взято четыре волка: один матерый и три прибылых. Вышедшие из заклада егеря принесли объеденную голову лося с рогами на три сучка – вот чем стая пировала и почему она здесь задержалась. Матерая волчица ушла через флажки не замеченной, еще один прибылой так затаился в загоне, что в течение четырех часов его никто не видел и вытропить из-за обилия следов не представлялось возможным. Его взяли на следующий день егеря. Это оказалась молодая волчица, а матерая ночью приходила в загон и ушла снова, так и не сумев увести за собой молодую. Охотничьи трофеи остаются в охотхозяйстве. При желании, конечно, можно забрать череп волка, а за шкуру придется заплатить сто тысяч рублей (50$). Но для нас главным было то, что охота удалась: зверя видели, стреляли, добыли, отношение к охотникам хорошее, и егеря – профессионалы. Уже возвращаясь домой, мы увидели возле дороги лосиху с двумя годовалыми телятами. Проехав, Сергей включил аварийку и поморгал им на прощание: «Счастливо оставаться! Одной волчьей стаей в угодьях стало меньше». Ю.Горегляд г.Витебск 2006
Ter: Опять... Карелия... Рассказ М.Эйсмонта Московские зимы стали серыми, темными, сырыми, почти бессолнечными.... Правда, времени дома проводишь чуть побольше, так что, хоть и изредка, но выдается время пересмотреть старые и не очень старые фотографии, которых скопилось достаточное количество. Вот и перебирал недавно, пытаясь навести какое-то подобие порядка, фотографии с весенних и осенних охот и наткнулся на фотографию Жени Грунина. Сидит себе Евгений Евгений покуривает, на камушке у воды, серьезный, скорее даже не очень довольный, короче «малорадостный»… Сразу видно – притомился, отдыхает... Когда же это я снимал? А вот и Ассоль рядом, уже вполне взрослая, но значит не не более, чем лет пять - шесть назад... Посмотрел на обороте – надписей нет, раньше-то все фотографии подписывал, а потом перестал – при сканировании и подписи с обратной стороны бывало проявлялись... Посмотрел-повертел остальные фотографии – странно, моих-то собак почти нет. Везде - то Слава с Дюной или Тимом, то Женя с Ассолью, то оба-два вместе, а Сартаса и Терренса по одной-две, Сорди - вообще ни одной фотографии... Потом сравнил с другими и вспомнил, когда фотографировал - это август 2003 года, точно, первое поле Ассоли.... О любой охоте много разных воспоминаний остается, в этот раз сразу приходит на память еда, причем, еда собачья и ее приготовление. Раньше как было - наваришь в котле каши, потом перед едой заправишь чем-нибудь – сублимированным ли мясом, или собачьими консервами, а то и еще проще – насыпал сухого корма и готово – и едят - не жалуются! Только заполнил миску, дал собакам, отвернулся – уже пустая! Н-е-е-т, у Жени совсем не так! У него это - настоящий ритуал, описывать его, впрочем, хоть и полезно, и интересно, но уж очень долго.. Факт, но Слава от него заразился, теперь у него тоже самое - и приготовление еды и кормление собаки - ритуал! Вот по паре часов в день они и исполняли этот ритуал, вертясь у котла во дворе пред домом, а потом и кормя собак, здесь, правда, были различия – Ассоль получала еду за песню, а Дюна – за так. Но, естественно, было главным, главным была охота. А охота здесь, как всегда, была хорошей. Я попеременно охотился то Сартасом, то с Терренсом, так как Сорди не было и пяти месяев, и она тогда осталась в деревне с Ларисой. Практически всегда я ходил один, изредка с Женей, лишь однажды мы собрались все вместе, и этот выход и мне запомнился особенно хорошо. ...Мы уже больше часа шли по болоту, поросшему молодым, довольно густым березняком. Болото было почти сухим, почти совсем без травы, усыпанное только желтыми листями берез, слегка пружинило, идти было легко, гораздо легче, чем по густо заросшим мокрым полянам, разве что приходилось петлять между высоких кочек. То тут, то там попадались светлоголовые болотные подберезовики и крепкие яркие молодые подосиновики. Собаки то собирались около нас, то скрывались из виду за деревьями и кочками, несколько раз они поднимали вальшнепов, но даже вскинуть ружье было не успеть - они мгновенно скрывались в чаще... Я шел чуть в стороне, метрах в двадцати от Славы с Женей, изредка перекликаясь с ними и следя за Сартасом. Как всегда они о чем-то спорили, вот и сейчас обрывки их разговора доносились до меня. Время от времени Слава нагибался за грибом и пенял Жене: - Жень, чего-то ты грибы совсем плохо собираешь, а мне уже класть некуда! Давай, не сачкуй! - Да не вижу я их, да и понагибайся с моей спиной ! - Да, ты смотри, смотри - прямо перед тобой! Я ж тебе зрение берегу, показываю! - Хватит мною руководить, начальник еще нашелся! – ворчал Женя и нехотя подбирал указанный гриб. - Жень, Жень! Вон еще один, ну, сейчас же раздавишь! Прямо же под ногой подосиновик! – в очередной сказал громко Слава и указал на крепкий молодой подосиновик. Женя было нагнулся, но потом вдруг резко распрямился и почти закричал: - Да что вы из меня дурака делаете-то! Вот мой окурок! Мы здесь уже были, мы в третий раз здесь идем! Что вы меня кругами водите, что я не вижу что ли? Мы два часа идем эти полтора километра! И где озеро? Мы со Славой переглянулись и промолчали. - Ты знаешь куда идти? –обратился Женя сначала к Славе, и не получив ответа: - А ты? – это уже ко мне. Я занимался выливанием воды из сапог и, сделав вид, что не расслышал вопроса, тоже промолчал. То, что заблудились, мы со Славой поняли уже давно, пройдя повторно по опушке поляны, с которой и уходили к озеру. Заметив это, Слава подмигнул мне и сказал шепотом: - Молчи, не подавай виду, главное, чтобы Женька не заметил. Я, конечно, согласился, кивнув в ответ, и мы бодро и уверенно вновь углубились в лес, покрывавший прерывистую цепь болот. Вот и сейчас мы шли вперед, собственно говоря, неизвестно куда, надеясь выйти к знакомым местам, где можно было бы как-то сориентироваться и понять, где мы находимся. …..Это был один из последних дней нашей охоты в Карелии. Ассоль весной была только натаскана, уже обстреляна, но это была ее первая охота. Охота в Карелии несколько отличалась от той, к которой Женя привык, а потому, главной своей цели, взять дупеля ли, бекаса ли, тетерева ли на открытом, чистом месте из под красивой, четкой стойки Ассоль ему никак не удавалось... Дупеля еще не было, бекас был, но весь сидел в густой высокой траве у самого озера, где не то что собаку, но и человека-то с трудом увидишь, тетерева на чистых местах тоже как-то немного, все больше в кустах, да на маленьких полянах.... Один раз едва не удалось подвести Ассоль на поляне к стоящему по тетереву Терренсу, но пока Женя выбирался с брусничного холма на чистое место из зарослей, придерживая собаку, тетерев этого не дождался, снялся, был мною взят, но Ассоль оказалась опять ни при чем... - Мне бы всего одну стоечку, одну – больше и не надо!- все говорил Женя, но время шло, а случай все не подворачивался... - Все в копилочку!- уговаривал себя Женя после каждого входа и работы Ассоли, но пока туда падали только медяки.... В то утро мы предприняли одну из последних попыток. С ночи шел небольшой дождь, небо заволокли низкие беспросветные плотные, тяжелые облака, медленно волокущиеся на юг. Довольно сильный холодный ветер обещал изменения в погоде, тоже обещал и наш хозяин – Алексей: - Это с Онеги тянет, к полудню, должно, прояснит... Несмотря на оптимистический прогноз Алексея, далеко в такую погоду забираться не очень хотелось, поэтому мы решили не очень сильно удаляться от дома. Первой нашей целью стала «поляна с плащем», называемая так потому, что еще в первые годы нашей охоты в этих местах, на заросшем шиповником холмике на самом входе на поляну висел брезентовый плащ, наверное, когда-то оставленный пастухами, и уже тогда почти истлевший от времени. На этой длинной и узкой поляне почему-то всегда бывали тетерева - и выводки, иногда и не по одному, и одиночки. Раньше до поляны было не более пятнадцати-двадцати минут хода от дома или сразу по коровьим тропам через холмы и поляны, или кругом по дороге, через ручей, мимо ягодников, и – вот она поляна. Теперь же мы втроем с тремя собаками – Ассолью Жени, Дюной Славы и Сартасом пробирались туда около часа – дорога почти везде совершенно заросла, там же, где она еще угадывалась, поработали кабаны, и приходилось идти по вывернутым камням, старые тропы тоже заросли, а напрямую, через лес, густые мокрые кусты и крапиву идти очень не хотелось. Я с Сартасом шел сзади, время от времени отсвистывая его, чтобы не мешать работать молодым - Дюне и Ассоли. Мы только свернули по направлению к поляне, к которой еще было идти с полкилометра, и надо было пройти заросшую малинником и шиповником аллею, образованную рябинником с одной стороны и ольшаником с другой, как со стороны поляны на нас вылетели четыре молодых петуха. Шедшие впереди Женя и Слава сделали по дуплету, но вся четверка скрылась за полосой ольшаника... Я не стрелял, и им-то, на мой взгляд, стрелять было далековато, а мне уж и подавно. Мы остановились, обсуждая, что делать дальше – идти ли на поляну, ведь тетеревов там наверняка уже и нет... Женя же был твердо уверен, что он-таки задел одного петуха и предлагал пойти поискать его. Ни у меня, ни у Славы не было никакого желания лезть в густой ольшаник и принимать дополнительно холодный душ, тем более, что, как мне казалось, никакими подранками здесь и не пахло. Но Женя уже двинулся на поиски, пришлось и нам плестись за ним, душа избежать не удалось... Продравшись сквозь заросли мы оказались в обширном густом крапивнике, в котором уже не было видно ни собак, ни людей. Я только слышал голоса Жени и Славы, то подзывавших собак, то посылавших их в поиск, Сартас был тоже где-то там и, видимо, тоже активно участвовал в поиске. Решив, что трех собак и двух человек более, чем достаточно, для поисков несуществующего подранка, я стоял на краю крапивника, стуча зубами от холода в ожидании окончания бесполезных поисков, тщетно стараясь найти такое положение внутри одежды, при котором соприкосновение с ней и потоки холодной воды по спине были бы минимальны... В такие моменты обычно вспоминается, что есть где-то море, у которого на теплом песочке беспечно загорают отдыхающие, пьют себе холодное пиво, короче – отдыхают, а ты тут, мокрый до нитки стоишь, выстукивая зубами дробь, причем в свой собственный отпуск, за свои собственные деньги…! Спустя полчаса поисков крапивник стал расчищаться и исчезать, постепенно прорежаемый и приминаемый и людьми, и собаками, однако, тетерева, конечно, так никто не нашел. Наконец-то, к моему удовлетворению, было принято решение уходить. Но вдруг Ассоль в самом дальнем, не до конца неистоптанном еще, краю крапивника засуетилась, и, сделав несколько свечей, в пару прыжков исчезла в жгучих зарослях. Высокие колышащиеся стебли крапивы еще какое-то время показывали нам направление ее движения, но вскоре стебли вновь застыли, а мы мы услышали торжествующий Женин голос: - Я же говорил! Вот он и сам появился из гущи крапивы, облепленный мокрыми листьями и семенами, он шел к нам неся в вытянутой вверх руке крупного почти перелинявшего петуха, вокруг него пытаясь добраться до птицы скакала Ассоль. - Я же говорил, что задел, я же видел! - еще раз повторил Женя, подходя к нам и подвязывая тетерева. «Итересно, подранка за полсотни метров увидел, а на зрение все время жалуется...» подумал я про себя. Мы поздравили Женю с полем и стали думать, куда теперь – дождь к тому времени кончился, домой идти рано - всего-то начало одиннадцатого, и мы решили идти через лес к Падмозеру поискать тетеревов у подножия брусничников. До озера отсюда было не более полутора километров. Выйдя на «поляну с плащем», на которой, как и ожидалось, ничего, кроме тетервиных набродов, не оказалось, мы свернули в лес, к озеру. Дождь прекратился, но хмурые низкие облака по-прежнему висели над лесом, в болотистом лесу было тихо и сумрачно, в сапогах хлюпало... Чтобы не мокнуть дополнительно, мы старались обоходить заросли малинника, крапивы и прочие густо заросшие места, наконец впереди стало светлеть.... и мы опять вышли на «поляну с плащем» только в самом дальнем ее конце... Вот тогда мы и переглянулись со Славой, тоже сразу понявшим, что мы сделали круг и бодро вновь начали путь к озеру по кабаньей тропе. А теперь, Женя, которого время от времени Слава развлекал-отвлекал то разговорами, то грибами, попадавшимся на болоте на каждом шагу, все-таки обнаружил, что мы заблудились, тогда мы и услышали это: - Да что вы из меня дурака делаете-то! Вот мой окурок! Мы здесь уже были, мы в третий раз здесь идем! Что вы меня кругами водите, что я не вижу что ли? Мы два часа идем эти полтора километра! И где озеро? Тучи, висевшие над нами, не давали никаких надежд на появление солнца, которое могло бы нам хоть как-то облегчить выбор направления... - Давно бы уже ДжиПиэСы бы себе купили, если по лесу ходить не умеете, знатоки-старожилы чертовы, они стоят сейчас как два батона копченой колбасы! Понакупают джипов, резины к ним по пять тыщ за колесо, а про действительно нужную вещь даже не задумаются! На чем экономите?! - продолжал бушевать Женя. - Пользуетесь тем, что я мест не знаю, водите черт знает где! Где озеро? Где птица? Да я бы один уже сто раз туда пришел! А вы тут меня все гнилыми грибами отвлекаете! Да.... Знать бы еще, куда же идти? Ни я, ни Слава точного представления об этом не имели, но с другой стороны, очень уж далеко мы все равно уйти не могли – мы ни разу не пересекли ни старых заброшенных дорог, ни ручьев или старых знакомых исчезающих троп, не выходили пока и на дальние знакомые поляны... Да и заблудиться-то здесь окончательно было очень трудно - в худшем случае выберемся в районе Пойма-губы, деревни что в шести-семи киломатрах от нас, а в лучшем – мы вообще уже совсем рядом с озером и идти тогда нам минут десять..... Перекурив мы решили в первую очередь выбраться из болота, и искать места повыше. Так мы и сделали направившись в ту сторону, где лес постепенно поднимался и березняк сменялся невысокими соснами. Правда, высокие места почему-то все время сменяли низины, те в свою очередь опять переходили в другие болота, вновь сменявшиеся холмами, те опять низинами.... Заросшие шиповником, малиной и редкими маленькими соснами холмы в окружении ольшаников, и низины, и болота с березняком - все были похожи друг на друга. Но особо нам размышлять было нечего, даже на взлетавших от нашего шума тетеревов мы не обращали внимания, и уже торопливо, хотя все равно получалось медленно, пробирались по лесу. Спустя еще примерно час-полтора, лес начал круто подниматься вверх, березняк стал редеть, опять появились сосны, мы поднималсь в гору, что было хорошо, возможно, это начало холмов перед озером! Ну, слава Богу, вышли наконец-то на обширное чистое место – это было подножие большого холма, откос которого представлял собой довольно большую поляну, спускавшуюся с другой стороны опять к низине с ольшаником. Поляна была покрыта молодой изумрудно-зеленой очень невысокой травкой - то ли выкошена, то ли объедена коровами, которых здесь вообще-то нет... Почти посредине поляны виднелся массивный черный камень. Мы решили здесь передохнуть и осмотреться. Я в очередной раз слил воду из сапог, Женя присел на камень и закурил. Закончив с сапогами решил спуститься вниз и обойти холм. Внизу поляны оказалась старая заросшая, но явно угадываемая в густом малиннике, дорога, огибавшая холм. Я вернулся к камню, на котором примостился Женя, Слава сидел рядом, притомившиеся Дюна и Ассоль лежали неподалеку. Сообщение о дороге их обрадовало, осталось только решить в какую сторону по ней идти. - Да я же здесь уже был, точно был! - вдруг воскликнул Женя, - вот на этом камне и сидел! - Это когда же ты здесь мог быть-то, если ты или со Славой, или со мной все время ходил? – ехидно спросил я. - Вот с ним-то, - он ткнул пальцем в Славу, - я здесь и был, в первый день мы здесь были, точно были!- сказал Женя.- И на этом камне я сидел и на этом камне я курил! Можно и окурки поискать! Я посмотрел на Славу. - Были, точно были. – согласился, окинув взглядом поляну, Слава, - И нам сейчас во-о-о-он туда! – И он махнул рукой почти в ту же в сторону, откуда мы только что выбрались. ...И я вспомнил, как в первый день охоты, выдавшийся солнечным, жарким и душным, я пошел с Сартасом в луга, а Слава повел Женю знакомить с окрестностями, начав с полян и холмов, тянувшихся вдоль Падмозера. Я тогда еще предложил им взять с собой на всякий непредвиденный случай рацию. - Костин подарок! Из Германии! - сказал я - А она работает? Может, ну ее, может, лучше оставить? Костя, кроме белого перца, ничего приличного оттуда привезти не мог, и не может, да и того на тарелку супа не хватит...- усомнился Женя, но рацию все-таки взял. -Работает, работает! И батарейки новые! - заверил я, и показал как включать-выключать, говорить-принимать. Сразу, после того как мы разошлись, я проверил связь, на том конце мне бодро ответил Слава: - Все нормально, к озеру подходим. Спустя какое-то время я услыхал выстрелы с их стороны, значит все было порядке - птица есть, собаки работают. К обеду я вернулся домой, а Жени со Славой все не было и не было, обед задерживался... В третьем часу я не выдержал и включил рацию: - Алё-о-о... - сквозь шорохи эфира донесся угасающий голос Жени. - Вы где? – поинтересовался я. - А я откуда знаю! – в голосе явно прибавилось жизни, - Этот Чук, этот нехороший человек... завел меня в какую-то чащу, птицы нет..., да и откуда в такой чаще ей быть-то!- голос начал угасать опять в треске помех. - Всю дорогу ломились через лес, вот и сейчас ломимся куда-то, ломимся...., - голос понизился до еле слышного сквозь треск шепота.... - Ну, а вообще-то как дела, взяли чего? - осведомился я - И не спрашивай... совсем за... – и жизненые силы окончательно покинули голос, да и рация моя тут же отключилась – видно, сели аккумуляторы... Теперь мне стало ясно, где они были тогда, ну и, примерно можно было представить себе, как они и тогда сюда попали... А сейчас уже понятно, что мы совсем рядом с озером, правда, вовсе не с тем, к которому мы упорно шли, а около другого - Путкозера, примерно в пяти километрах от дома. Выглянуло солнце, мы почти совсем высохли, появился ветрок, появилась определнность, короче все стало на свои места, правда, плутание по крепям, болотам сказывалось, так что уходить с уютной изумрудной полянки с удобным камнем не очень хотелось. Дорога, хоть и заросшая и местами заваленная буреломом, но все-таки дорога, так что в путь! Облака еще поредели, и солнце светило уже вовсю. Идти стало легче и веселее, тем более, что и в сапогах совсем перестало хлюпать. Шли мы уже не торопясь. Поскучневшие, казалось, собаки тоже оживились и усердно обыскивали кусты вдоль дороги, но, как и в прежние годы, птицы здесь не было, так что появилась возможность обратить внимание на усыпанные крупными ягодами кусты черной смородины и малину, которыми собственно и заросла дорога. Я шел чуть впереди, собаки вместе со мной, Женя со Славой шли чуть позади беседуя о превратностях охоты. Я шел наблюдая за собаками, то ныряющими в крапивные заросли, то выскакивающими оттуда. Все эти места были уже знакомы мне много лет, вот чуть поальше дорога начнет забирать вправо, а слева будет хлипкая вышка на медведя с небольшой засеянной овсом полянкой, почти на самом берегу озера... И точно, вот вышка, вот полянка, вот овес пробивается сквозь разнотравье, вон виден и проивоположный скалистый берег... А сейчас дорога возьмет еще правее, вниз к ручью - и дорога опять изогнулась вниз, к совсем пересохшему в этот год ручью, слева над ручьем в зарослях ольховых кустов видны бетонные пасынки от столбов линии электропередач, которую когда-то начали тянуть вдоль озера, но потом забросили. Эти уже давно ненужные никому столбы долго служили нам ориентиром, а лет шесть назад благополучно перекочевали на двор к Алексею, а теперь стали частью фундамента его обновленной бани, в чем мы тогда ему поспособствовали – тогда по дороге еще мог проехать Луазик Алексея, с помощью которого все и переволокли к дому, теперь-то и этому маленькому танку сюда не пробраться, настолько все заросло и завалило.... В коридоре между высокой каменной стеной слева и ольшаником справа стало совсем сумрачно... Я шел и вспоминал прошлые охоты, чем ближе к деревне, тем ярче и свежее были воспоминания! Вот стена кончилась и сейчас слева внизу будет родник, здесь всегда встречался вальдшнеп, а дальше, еще ниже к болоту у перехода к озеру всегда поднимался бекас... Когда-то родник, находившийся прямо на коровьей тропе, был легко заметен сверху, теперь бы, не зная, что он там я ничего и не заметил бы сверху – все было закрыто густым пологом малинника и крапивы ... Чуть выше над родником росли две карельские березы, которые, если не знать, никто ни за что не найдет – и нам-то их показал в свое время Алексей... Во-о-он они! Дорога пошла вверх, огибая каменистые холмы с брусничниками, поросшие редкими соснами, вот здесь-то уже может быть и птица, вон и Сартас засуетился, полез, срывая когтями с камней мох, на следующую скалу, скрылся где-то вверху слева, ну вот и звук снявшегося где-то там же тетерева.... Но, ей богу, сейчас не до него, быстрее бы до дому добраться, там нас, наверное, уже заждались к обеду, уже четвертый час... Мы поднялись на пологую каменистую сопку, солнце уже сияло на почти безоблачном небе, вдалеке уже был виден и наш дом... И еще подумалось, и надо же, где-то далеко, у теплого до противности грязного моря, на раскаленном замусоренном песке валяются люди и, давясь, пьют почти закипающее от жары пиво, вот бедняги, и, ведь главное, все это - в свой отпуск, за свои собственные деньги…. А мы-то вечером – опять на охоту! Казалось, совсем недавно это было, а уже нет Тима, нет Терренса... Ассоли скоро семь лет будет, а Дюне и вовсе скоро девять ... У Сорди уже внуки появились, и на фотографиях тепреь уже по большей части они... Только вот места все те же, хоть и тоже меняющиеся со временем, но все та же Карелия, куда мы, надеюсь, будем ездить еще много лет!
Ter: Как все начиналось… Я мечтала о собаке с детства, но сначала было некогда, потом вышла замуж и главной задачей была вырастить сына, потом дочь. Бронхиальная астма у сына лишила последней надежды на появление в нашем доме собаки. Все свои силы я отдала на лечение сына, очень благодарна доктору Рошаль, она научила меня бороться за здоровье ребенка и не сдаваться перед трудностями. Результат на лицо, мы победили эту болезнь. Прошло много времени, и о своих мечтах я забыла…. Но на день рождения в поликлинике, где я работала главной сестрой, было решено подарить мне щенка. Они сами выбирали породу, нашли помет щенков, родившихся в это время. И 5 апреля меня посадили в машину и повезли к Ю.И. Гамову, по дороге рассказали, куда и зачем мы едем. Для меня это было сюрпризом приятным. Так я познакомилась с Юрием Ивановичем. И это знакомство перевернуло всю мою жизнь. Щенка я не выбирала, он сам единственный подполз ко мне. Ю.Г. Сразу же предупредил, что собака охотничья и с ней надо будет заниматься. Я согласна была на все, ради этого милого создания. В день, когда надо было забирать Терренса, мне на работе дали машину, сказали, что выдающихся собак надо возить на выдающихся машинах и дали черную волгу. Мои коллеги и не представляли, как все изменится в нашей общественной жизни. Я сразу же из нее выпала, мне надо было растить щенка. Потом вопрос встал о натаске собаки. И вся моя жизнь пошла по твердому расписанию, которое действует до сих пор. Май, июнь, июль, август, сентябрь- время, которое принадлежало и принадлежит моим собакам. В мае 1995 года мы с Ю.И. приехали в Каданок, к этому времени я прошла уже «курс молодого натасчика», имела понятие, но не имела представления, что это такое. На базе народу было очень много, и я даже растерялась, я не знала как себя вести в этом обществе, а знать и не надо было. Меня приняли, как будто ждали всю жизнь. Берман С.Л. сразу придумал прозвище» Лариска- ирландистка» и пригласил к столу где разливали борщ Богданова В.В. Так я стала «своя». Две недели мы провели в Каданке, результата не было, то ли Тер еще был не готов, то ли укусы миллиардов комаров сделали свое черное дело, но интереса к птице у нас не было. Мы уехали, чтобы начать все сначала в июле. Когда в июле мы вышли в луга, я поняла, что май не прошел бесследно. Сразу челноком пошел правильным, Ю.И. даже не удивился, это я была в ступоре. А когда он стал по коростелю и задрожал, Ю.И. сказал, что родилась собака. Ранний подъем и поздний отбой. Каждое возвращение из лугов я начинала с доклада, что и как делали, давали советы, ругали, но это все для пользы дела. Как я благодарна своим учителям Юрию Ивановичу, Геннадию Ивановичу Ильину, Морозову Анатолию Викторовичу. Я впитывала в себя каждое их слово, если не понимала, спрашивала снова и снова. 15 июля мы с Тером получили свой первый диплом 3 степени 68 баллов. Для меня это был как орден. А дальше у нас началась интересная спортивно- охотничья жизнь. Своим учителям, особенно Юрию Ивановичу Гамову, я низко кланяюсь в ноги и благодарю за их труд, терпение и помощь мне.
Ter: Однажды в Каданке 12 мая сильно похолодало, к вечеру пошел снег, было ясно, что завтра в лугах делать будет нечего, и у нас будет выходной. Вопрос – «что делать?» не стоял. Чем могут заняться мужчины, когда делать нечего? С утра растопили лед в умывальниках, привели себя в порядок и сели за стол завтракать. Пока завтракали опять пошел снег… Завтрак плавно стал переходить в обед. В окно увидели, как на базу въезжает золотисто-зеленая Нива в сопровождении черного джипа. Нива, понятно - приехал С.Л. Берман, а джип – оказался симпатичным мужчиной – Рашидом Мансуровичем, как его представил С.Л., с молодой дратхааршей Дези. Знакомство продолжили за столом, обед продолжился. Разговоры, анекдоты, тосты – обед продолжался и уже начал уже переходить в полдник, когда появились новые гости – Жене Грунину привезли в натаску дратхаара. Сопровождающие - водитель и охранник небезызвестного Коркунова. На стол, конечно, опять было поставлено…из закуски, правда, оставались только колбаса и конфеты «Коркунов», но в большом количестве, веселье продолжалось. Совершенно естественно, что в компании ирландистов, из коих в основном и состояло население базы, и дратхааристов, которыми были все вновь прибывшие, в определенный момент возник спор: какая собака лучше будет работать в этих суровых условиях майского снегопада? А чего спорить-то беспредметно? – Все можно решить сейчас – в поле, там все и увидим! Остановить мужчин было уже не возможно. Даже настойчивые попытки Грунина: «Ребята, сегодня 13 число, лучше сидеть дома!», не нашли ни малейшей поддержки. Да, а судьи кто? Уговорили Геннадия Ивановича отсудить собачек. Иванычу было тоже уже все равно. Спорщиками был выставлен ящик водки против ящика шампанского. Четыре машины со всеми желающими – зрителями и участниками с собаками выехали в луга в Лежакино. Когда прибыли на место снег пошел еще сильнее, но кого это могло испугать? Зрители и участники не без труда выбрались из машин, и двинулись на карты. Пока шли, я с Г.И. нашла совершенное сходство во вкусах - нам обоим нравится шампанское, а ящик водки нам совершенно ни к чему, что вообще-то должно быть учтено в процессе сравнения работающих собак, намек был понят совершенно правильно. На картах бушевал ветер, колючий снег заставлял зажмуриваться, собак вообще, казалось, вот-вот унесет ветром. В этой обстановке, конечно, кем-то из малодушных, было высказано компромиссное предложение: А не вернуться ли нам на базу, и там просто выпить еще раз, и может быть не один, за наших собачек, к сожалению самых горячих оно было принято…. С одной стороны раздалась команда: « По коням!», а с другой стороны: «Поедем короткой дорогой!». Короткая дорога – это напрямую через карты, залитые водой после разлива. Самым умным, а, может быть, просто самым трезвым, был Е.Е.Грунин: «Все-таки 13 число, не надо рисковать!» и поехал себе спокойно на базу тем же путем, что и прибыл сюда… Как я ни уговаривала Мишу, не поддаваться на провокацию, ничего не получилось. Ну, ладно, Рашид – он человек новый, и не мог предполагать с кем связался, на что его толкает Серго Лейбович, но Миша, он-то знал, что по торфянику, залитому водой проехать практически невозможно. Но количество принятого на грудь не только согревало, но вдохновляло и придавало силы! «Да чтоб мы на Ниве не проехали по какому-то торфянику!!….» Первая потеря – джип Рашида. Первым яму на дороге проехал Берман на Ниве, взял ее лихо, чем вызвал восхищение Миши: «Гляди как пролетела!» Рейндж Ровер не справился со своей задачей. Он сел намертво, причем в первой же яме! И никакое поднятие кузова на 30 см не спасло иномарку, не его это дороги. Мы спокойно и гордо объехали его на нашей Ниве: «Какой-то джип…», и уверенно поехали дальше… Выехав на карту, мы увидели впечатляющую картину – по карте, залитой водой с ревом, дымом шла золотисто-зеленая Нива. Ее таскало из стороны в сторону, ее рев был слышен, наверное, даже в Москве. Но она шла, шла и вскоре скрылась в сумерках, а мы готовились последовать ее примеру. Я опять попыталась отговорить мужа, но опять напрасно. И вот мы «поплыли» по просторам …. Проехали мы не то чтобы мало, но прямо скажем немного, отъехав от спасительной дороги около кустов метров пятьдесят, мы уверенно сели на мосты. Г.И. ехал с нами в машине, он вылез первый и тут же пожалел об этом. Было скользко и очень глубоко… Но это было не единственное неудобство, когда он решил дойти до кустов с тем чтобы наломать сучьев для подкладки под колеса, он опять поскользнулся и теперь ему было уже все равно - идти или плыть…Я пошла назад посмотреть, что делает Рашид с джипом, и найти где ни будь трактор, без него выехать нам было не под силу. Джип, конечно же, был на месте, колес его не было видно, сидел хорошо, и смотрелся в яме солидно и, казалось, был здесь на своем месте. Оставалось найти трактор. Где? Вечер, суббота….Трасса по крайней мере в пяти километрах… Выйдя на шоссе, я увидела вдали запорожец, добежала вовремя, и стала объяснять мужикам, что у нас случилось, они посмотрели на меня с некоторым недоверием, но пообещали, что-нибудь придумать. Вдруг навстречу показалась знакомая Нива – С.Л.Берман спешил на помощь! Они долго ждали нас на базе, и решили узнать, что с нами приключилось, почему мы не приехали? Увидев первую машину, Берман сказал: «Зачем нам трактор, нам это как два пальца об асфальт!». Но не получилось ни двумя пальцами, ни тросом, и даже цепи надетые на колеса не спасли … Очень уж солидная машина Рейндж Ровер… Тогда С.Л. решил спасти хотя бы Мишу, энергичная подводка!!! – И уже две Нивы, погруженные по оси, оживляют местный пейзаж. Новая Нива смотрится даже более к месту здесь – в отличие от нашей синей. Цепи на колеса у С.Л. были одеты только на задние колеса, решение было принято мгновенно: «Надо переодеть цепи на передние колеса, и все будет отлично!» . Для этого надо было хотя бы увидеть какие-нибудь колеса – хоть задние, хоть передние. Но С.Л. не был бы С.Л., если бы на это случай у него не было готового решения – «Опробуем замечательную вещь – надувной домкрат! Надувается от выхлопной трубы, как два пальца об…!» Новая 200 долларовая подушка не успела показать все преимущества современных технологий, но проткнулась, не подняв машину и на десять сантиметров. Состоялось нечто вроде «совета в Филях», вопрос – что делать? Но помощь пришла нежданно и оказалась уже почти здесь - мужики с Запорожцем не обманули - Газ 54, в цепях и с народом боролись за Рейнж Ровер – его в любом случае надо было вытаскивать – он загораживал дорогу к нам. Это не составило никакого труда – он легко выдернул Рейндж Ровер как пробку из бутылки и Рашид, обрадованный, столь счастливым избавлением, отправился на базу греться. Газ двинулся на помощь к нам…. и сам сел в яму, где пятью минутами раньше сидел джип – цепи не помогли. Теперь «веселиться» пришлось водителю и сопровождающим его лицам… Но люди знали свое дело - вырубили все подходящие небольшие деревья и кусты, росшие рядом с дорогой, минут сорок они рубили, подкладывали под колеса, толкали, но все это происходило весело, с огоньком - ведь группа товарищей уже была выписана для поддержки из дома, где они тоже отдыхали. Преодолев, в конце концов, злополучную яму грузовик все-таки выехал на карту – все остальное уже дело техники! Но техника подвела - у ГАЗ 54 заклинило двигатель! Как всегда все случается в самый подходящий момент! Теперь унылые в сумерках залитые водой луга украшали уже три машины! Расстроенных тем не менее не было - посмеявшись, приняв еще, так как с собой у людей как всегда БЫЛО, мужики решили, а не вынести ли хоть одну Ниву, да хоть на руках к дороге?… Долго раскачивали нашу Ниву, она сроднилась с торфом и не за что не хотела с ним расставаться. С гиканьем и хохотом все-таки вытолкали машину на относительно сухое место. Нас отправили в Белоомут отыскать Васю, у Васи Газ 66, и он точно всех вытянет. Было уже темно, очень хотелось есть, мокрые, голодные и уставшие мы начали поиски Васи, который, наверное, ждал и не мог дождаться вечера, вернее ночи, субботы, чтобы ехать вызволять сумасшедших москвичей, любителей острых ощущений. Мы передали, кому могли, если встретите Васю, передайте, что его ждут, не дождутся друзья в Лежакино, про себя мы уже молчали, надеялись, что за друзьями точно поедут и заодно вытащат машину С.Л. Наконец все уже собрались на базе, Нива С.Л. так и осталась в лугах, и отмечали благополучное возвращение, еще можно было выпить и закусить и смеяться от души, вспоминая « короткую дорогу Бермана». Подсчет убытков будет подведен только утром, до утра уже было недолго… В разгар веселья появился Вася, свою машину они уже оттащили и знали точно, что «благодарность» за помощь у нас есть, а у них уже ее не было и взять в 2 часа ночи негде, поэтому надо было вытащить москвичей. Дружной толпой поехали в луга, вытащили машину, получили заслуженную «благодарность» и счастливые поехали отдыхать дальше. Наше веселье закончилось, обессиленные, все завалились спать. Утром, протрезвев, еще улыбаясь, но уже не смеясь, все смотрели на машину Бермана… Когда ее внимательно обследовали, попытались подсчитать во что обойдется ремонт, не смогли. Серго Лейбович позвонил жене: « Верочка, срочно нужны деньги… Непредвиденные расходы…» И так расходы на развлечение были следующие: оплата буксировки, замена переднего моста, замена сгоревшего сцепления, подушка-домкрат, ну, и так по мелочам…. Так что совет - слушайте Е.Е.Грунина : По тринадцатым числам водку пить лучше дома, иначе это может дорого обойтись … А Женя плохого не посоветует! И если честно, то спор все-таки выиграли ирландисты, это стало ясно в воскресенье: 14 мая в условиях майского снегопада РОГОовские состязания выиграл ТрефVI В.В.Богданова с дипломом первой степени!
Юрий: А.Куприн РАЛЬФ (Из будущей книги «Друзья человека») Быть может, что среди харьковцев, в эмиграции сущих, найдутся пожилые люди, у которых в далекой памяти еще остался, хотя бы по рассказам старожилов, знаменитый и замечательный пес с кличкою Ральф. Был он рыжий кобель, породы ирландских сеттеров и, очевидно, хороших кровей. Как он попал к почтовому чиновнику, коллежскому регистратору Балахнину — вопрос навеки остался неразгаданным и таинственным. Известно было лишь то, что Балахнин приехал в Харьков и поступил на службу уже вместе со своей собакой. Харьков — город чрезвычайно значительный. Он — как бы пуп и центр русской металлургии и каменноугольного дела, но по своим размерам, по великолепию и огромности домов, по аристократическому шику жизни и блеску парижских костюмов, по обилию безумных развлечений он стоял куда ниже не только столиц, но и таких губернских городов, как Киев и Одесса-мама. Жить в нем тесновато и скучновато, несмотря на университет и театр. Нет ничего мудреного, что слухи о необыкновенной дрессировке почтамтской собаки Ральфа обошли весь Харьков, и оба друга, двуногий и четвероногий, обрели прочную славу, которая, кстати, благоприятно влияла на скромную карьеру Балахнина. Сказать о Ральфе, что он был дрессированной собакой,— это, пожалуй, значило бы то же самое, что назвать гениального композитора — тапером. Хороших маэстро было много, но один из них был Бетховен, таков же был и Ральф в собачьем мире. Он просто и ясно понимал каждое слово, каждый жест и каждое движение хозяина. В памяти и в понимании Ральфа была по крайней мере целая тысяча слов, и повиноваться их значению было для него серьезным долгом и великой радостью. Обращаясь к собаке, Балахнин никогда не прибегал к обычным, дрессировочным восклицаниям: «Вьен иси, апорт, тубо, шерш» 1 и так далее... Нет, он просто говорил с ней ровным, чистым человеческим голосом, как бы обращаясь к другому человеку. Он никогда не кричал на Ральфа и говорил ему неизменно на «вы». «Ральф, принесите мне папиросы и спички»,— и собака ловко и быстро приносила поочередно портсигар и спичечную коробку. «Ральф, где моя зеленая тетрадка, где мой красный карандаш?» — и Ральф тотчас же являлся с этими вещами. Давно уже всем известно, что собаки, отличающиеся несравненным обонянием и прекрасным слухом, всегда немного слабы зрением и часто страдают дальтонизмом, но Ральф отлично разбирался в основных цветах: белом, черном, синем, зеленом, желтом и красном. К тому же, находясь при хозяине, он никогда не терял из глаз его лица, поминутно описывая круги. Случалось, что на большом общественном гулянье Балахнин говорил: «Ральф, пойдите и поздоровайтесь с вон той дамой в платье такого-то цвета и со страусовым пером на голове». И тут же Балахнин высоким поднятием руки изображает роскошный плюмаж. Собака немедленно повинуется. Она зигзагообразно пробирается сквозь толпу на свободные места, ловя взорами указанную даму. Порой она оборачивается на хозяина, стараясь узнать по движению его головы и ресниц: «Верно ли иду? Не ошибаюсь ли?» Оказывается, все обошлось хорошо. И довольный собою, счастливый пес тычет розовым мокрым носом в нежную ручку дамы, невзирая на ее негодование. Балахнин жил где-то на краю города, нанимая одну комнату и будучи нахлебником у толстой просвирни. Там, в домашнем хозяйстве, Ральф уже давно нес обя¬занности по доставке провианта. Все мелкие лавки: мясная, рыбная, бакалейная, пивная, монопольная и прочие — были знакомы Ральфу, как свое жилище. Стоило Балахнину или Секлетинье Афиногеновне поставить на пол кожаную сумку, в которую защелкивались: краткая записка лавочнику, заборная книжка и деньги в бумажке, как уже Ральф начинал радостно волноваться, предвкушая самую важную и любимую прогулку. Тогда ему называли предмет купли и открывали дверь. Тотчас же, завив хвост девятым номером, Ральф выбегал на улицу. Он никогда не ошибался лавками, потому что все они были запечатлены в его памяти обонятельными, вкусовыми чувствами. Так же спокойно и серьезно возвращался он домой, окончив поручение; никто не обижал его. Лавочники ценили в нем деловитую солидную особу, неистовые уличные мальчишки видели в нем славу и гордость квартала. Собаки никогда не вызывали его на драку. У этого милого и умного народа, у собак, есть свои непреложные законы, в числе коих, между прочим, говорится: «Когда человек работает вместе с тобой, считай это за честь и помогай ему, насколько хватит твоих сил, а работающей собаке никогда не мешай». Рекорд ума и находчивости, поставленный Ральфом, был тем более неожидан и блестящ, что в то время Шерлок Холмс еще не появлялся в свет, а немцы не тренировали злых доберман-пинчеров на ловлю преступников. Тогда позднею весной, на пасху, был устроен харьковской губернаторшей в ее парке большой благотворительный вечер в пользу недостаточных студентов, на открытом воздухе с цыганами и артистами, с лотереями и шампанским. Главной особой, для которой давалось торжество, была кузина губернаторши, важная придворная статс-дама. И вот, когда воздух потемнел и стала падать ночь, статс-дама закричала жалобным голосом: «Ах! Мое колье! Ах, мое брильянтовое колье! Куда, куда оно делось?» Произошла сумятица. Затормошилась полиция. Длинноусый обер-полицеймейстср сделал страшное лицо. Взволнованная публика потребо¬вала, чтобы все посетители были подвергнуты обыску. Входы и выходы были заперты. Никакие полицейские меры, однако, не помогали. Тогда вызвался почтамтский чиновник Балахнин. — Позвольте, ваше сиятельство,— сказал он огорченной даме,— позвольте я пущу по следу вора мою собаку, ирландского сеттера Ральфа. — Ах, пожалуйста, сделайте милость! Ведь колье это — фамильное сокровище нашего рода, подаренное царицей Екатериной Великой моему прапрадеду. Полиция подтвердила, что собака действительно очень умна и всему городу известна своим примерным поведением. Дала статс-дама обнюхать Ральфу свое манто, свое платье, руки и перчатки. Начальство отрядило на помощь Ральфу двух сыщиков, и они пошли вчетвером. Ральф сразу понял, что от него ждут... Сначала нырнул в узкий забытый лаз на краю сада, а потом по¬вел и повел, ни разу не сбившись со следа, пока не привел в гостиницу Коняхина, где собиралось всяческое рак-ло. А войдя в трактир, Ральф прямо остановился перед столом, где бражничал известный всему Харькову Митька Легунов, опустившийся дворянский сын, скандалист, мошенник и пройдоха. Сыщики его — цап!—где колье? Не стал и отлынивать. Сразу вытащил из-за пазухи. «Эту вещицу, говорит, я на улице нашел и только что собирался объявить о ней... в участке». Статс-дама со слезами на глазах горячо благодарила Балахнина. Предлагала за труды хорошее вознаграждение, но Балахнин вежливо отказался: — Это не я сделал, а мой друг Ральф. Дайте ему из вашей милой ручки кусок сахара. Он очень доволен останется. Тут и конец об этой необыкновенной собаке. Надо прибавить лишь одно. Знатная дама все-таки прислала Балахнину из Петербурга золотой жетон с надписью: «Я Ральф — друг людей». Многие люди, знавшие или только видевшие знаменитого харьковского пса, говорили: «Жаль только, что он лишен дара речи». Но кто знает, был ли бы счастлив говорящий Ральф? А. Куприн , т.8,стр.422-425.
Юрий: И.С.Тургенев т.1, стр.20-21. Записки охотника, Ермолай и мельничиха. Итак, мы с Ермолаем отправились на тягу; но извините, господа: я должен вас сперва познакомить с Ермолаем. Вообразите себе человека лет сорока пяти, высокого, худого, с длинным и тонким носом, узким лбом, серыми глазками, взъерошенными волосами и широкими насмешливыми губами. Этот человек ходил и зиму и лето в желтоватом нанковом кафтане немецкого покроя, но подпоя-сывался кушаком; носил синие шаровары и шапку со смушками, подаренную ему, в веселый час, разорившимся помещиком. К кушаку привязывались два мешка, один спереди, искусно перекрученный на две половины, для пороху и для дроби, другой сзади — для дичи; хлопки же Ермолай доставал из собственной, по-видимому неистощимой, шапки. Он бы легко мог на деньги, вырученные им за проданную дичь, купить себе патронташ и суму, но ни разу даже не подумал о подобной покупке и продолжал заряжать свое ружье по-прежнему, возбуждая изумление зрителей искусством, с каким он избегал опасности просыпать или смешать дробь и порох. Ружье у него было одноствольное, с кремнем, одаренное притом скверной привычкой жестоко «отдавать», отчего у Ермолая правая щека всегда была пухлее левой. Как он попадал из этого ружья — и хитрому человеку не придумать, но попадал. Была у него и легавая собака, по прозванью Валетка, преудивительное созданье. Ермолай никогда ее не кормил. «Стану я пса кормить,— рассуждал он,— притом пес — животное умное, сам найдет себе пропитанье». И действительно: хотя Валетка поражал даже равнодушного прохожего своей чрезмерной худобой, но жил, и долго жил; даже, несмотря на свое бедственное положенье, ни разу не пропадал и не изъявлял желанья покинуть своего хозяина. Раз как-то, в юные годы, он отлучился на два дня, увлеченный любовью; но эта дурь скоро с него соскочила. Замечательнейшим свойством Балетки было его непостижимое равнодушие ко всему на свете... Если б речь шла не о собаке, я бы употребил слово: разочарованность. Он обыкновенно сидел, подвернувши под себя свой куцый хвост, хмурился, вздрагивал по временам и никогда не улыбался. (Известно, что собаки имеют способность улыбаться, и даже очень мило улыбаться.) Он был крайне безобразен, и ни один праздный дворовый человек не упускал случая ядовито насмеяться над его наружностью; но все эти насмешки и даже удары Валетка переносил с удивительным хладнокровием. Особенное удовольствие доставлял он поварам, которые тотчас отрывались от дела и с криком и бранью пускались за ним в погоню, когда он, по слабости, свойственной не одним собакам, просовывал свое голодное рыло- в полурастворенную дверь соблазнительно теплой и благовонной кухни. На охоте он отличался неутомимостью и чутье имел порядочное; но если случайно догонял подраненного зайца, то уж и съедал его с наслажденьем всего, до последней косточки, где-нибудь в прохладной тени, под зеленым кустом, в почтительном отдалении от Ермолая, ругавшегося на всех известных и неизвестных диалектах. Ермолай принадлежал одному из моих соседей, помещику старинного покроя. Помещики старинного покроя не любят «куликов» и придерживаются домашней живности. Разве только в необыкновенных случаях, как-то: во дни рождений, именин и выборов, повара старинных помещиков приступают к изготовлению долгоносых птиц и, войдя в азарт, свойственный русскому человеку, когда он сам хорошенько не знает, что делает, придумывают к ним такие мудреные приправы, что гости большей частью с любопытством и вниманием рассматривают поданные яства, но отведать их никак не решаются. Ермолаю было приказано доставлять на господскую кухню раз в месяц пары две тетеревей и куропаток, а в прочем позволялось ему жить где хочет и чем хочет. От него отказались, как от человека ни на какую работу не годного — «лядащего», как говорится у нас в Орле. Пороху и дроби, разумеется, ему не выдавали, следуя точно тем же правилам, в силу которых и он не кормил своей собаки. Ермолай был чеовек престранного рода: беззаботен, как птица, довольно говорлив, рассеян и неловок с виду; сильно любил выпить, не уживался на месте, на ходу шмыгал ногами и переваливался с боку на бок — и, шмыгая и переваливаясь, улепетывал верст шестьдесят в сутки. Он подвергался самым разнообразным приключениям: ночевал в болотах, на деревьях, на крышах, под мостами, сиживал не раз взаперти на чердаках, в погребах и сараях,
Ter: Деревня... Счастье – это когда…. Я люблю просыпаться рано утром, когда все еще спят. Выйдешь на крыльцо, сядешь на ступеньку, и видишь, как просыпается земля… Редкие птицы уже подают голос, где-то, неподалеку - на лугах у Мологи, токует тетерев… Лягушки, не отстают от тетеревов - их и спутать с ними можно, их бульканье разносится над рекой… Прислушаешься – вот и щелканье дупеля на току, почти перед домом… Светает… Сначала появляется светлая полоса на востоке, она расширяется и начинает менять цвета, как будто небо умывается холодной водой и розовеет от свежести, а потом розовый цвет набирает силу, становиться ярче, насыщеннее и вот рождается солнышко. Оно поднимается медленно, и наблюдать за этим процессом очень интересно, каждый новый восход солнца не похож на предыдущий. И вот вместе с солнцем окончательно просыпается все живое. Защебетали птицы, еще громче на разные голоса запели лягушки, из леса и с лугов доносится бормотание тетеревов, где-то над домом поднимается в высоту и падает с блеяньем бекас, а с другой стороны Мологи - петухи кукарекают : «Доброе утро всем!». А в нашей деревне еще все спят. Я же иду на Мологу. Как приятно войти в прохладную воду и плыть, кажется, что в этом мире только ты, река, небо и солнце. Душа растворяется в этой гармонии. С Крутца уже доносится хлопанье дверей и мычание коров, начинается новый день. Я счастливая иду домой. Вот и наша деревня потихоньку начала просыпаться – « Доброе утро, Ларушка!»- кричит Слава, он просыпается, наверное, самым первым, а , может, и вовсе не спал, потому что «трубы горят» и надо срочно что-нибудь найти, и погасить огонь. У меня он не просит, знает, что нет. Только в нашей деревне остались, наверное, такие имена, как «Ларушка, Зоюшка», как приятно это слышать. Это не просто имя мое прозвучало, это добро и нежность с головы до ног тебя окутало. Время пробежало незаметно, вот уже и восемь, можно выпускать на прогулку собак. Этот просто, но шумно – подталкиваемая нетерпеливыми лапами и головами дверь распахивается, с громким стуком ударяясь о стену, и с лаем вылетают пять собак, и радостно, на все стороны света, на своем собачьем языке говорят – «Доброе утро!» . В деревне к этому уже привыкли, да и я стараюсь соблюдать правила приличия – «Доброе утро!» мы лаем только после восьми, чтобы никого не будить. После завтрака , уже с улице, внук кричит: «Ба, а на рыбалку пойдем? А Сашка можно с нами пойдет?». Сашка - это внук Рябчиков, наших соседей через дом . Ребята дружат с самого начала, как мы сюда приехали, и как все ребята, то дерутся, то через пять минут мирятся, но радости делят вместе. Всей компанией мы идем к реке ловить рыбку. -Ба, гляди какая сорвалась! Во-о-о, какая! – показывает разводя руки, -Наверное, щука! Я соглашаюсь - зачем разочаровывать детей, пусть радуются пока нет забот. - Ба, а пироги будем печь? Кушать хочется! И мы тем же путем идем домой. Нет, я не иду на поводу своего внука, просто мне нравиться, когда он говорит «Ба, баушка» - это он быстро проговаривает бабушка, а получается - баушка. Мне нравится, когда он кричит в окно : -Ба, а можно мы здесь поедим! - И через окно уходит один поднос с едой, потом второй . .. Пока все не перекочует во двор. А от туда смех, визг, потом громкое – «Спасибо!», - и смех перемещается куда-то в глубь деревни. Нет никакой суеты, все делается само собой, постепенно, без натуги… Поговорила с Людой, соседкой с одной стороны, потом с Федоровной, это с другой стороны. Пока гуляла с собаками в лесу, на моем крыльце появились: лук, зелень… Все знают, что у нас нет огорода - времени мало, всего полтора месяца – только отпуск. Поэтому соседи делятся со мной своим урожаем, и делают это от чистого сердца, так же как и я стараюсь помочь им тоже от всей души. Вот бабушка Маша сидит на скамеечке, грустная - вчера уехали ее внуки, и в доме стало пусто... По себе знаю, когда мои все разъезжаются, одной кусок в горло не идет. - Баба Маша, пойдем чайку попьем! - Ой, пойдем, а то одной даже чай пить не хочется! Баба Маша спасла нашу деревню от полного выгорания деревни в 2002 году… Стояла жара, с апреля не было дождей, к сентябрю вокруг все хрустело, и в лесу, и в лугах, и даже у Мологи.… После обеда вся деревня вымерла, я случайно вышла на крыльцо, смотрю, бабушка Маша идет быстро-быстро к нам: - Дочка, смотри дым какой идет с поля, как бы не пожар! И мы уже начали кричать, и собирать людей, а кого можно было собрать – одни старики... Все побежали тушить пожар, огонь по траве добрался до сараев, и пламя переходило с одной постройки на другую, я ругалась с пожарными по телефону, с другой стороны на лодках переплавлялись люди из Крутца на помощь. Картина была страшная, часть домов сгорела, другие только занялись, взрывались баллоны с газом, шифер с крыш со свистом разлетался в разные стороны. Со стороны Мологи, с лугов, огонь подступал с другого края деревни… А народу – всего-то десятка полтора человек местных да из Крутца, с ведрами из колодца….Через два часа приехали пожарники, хотя в газете написали через сорок минут, но благодаря им, огонь остановили, и осталось цело хоть полдеревни. Если бы не баба Маша, сгорело бы все... Так получилось, что понятие - Дом, для меня это и наша деревня, а квартира в Москве -это просто ожидание перед возвращением в Дом, Домой! И очень не люблю, когда друзья спрашивают: - Вы едете на дачу? - Нет, мы едем Домой!… Это место, где душа отдыхает, и ощущаешь себя счастливой. Место, где живет любовь, добро и благодать. Дарите свою любовь, делайте добро и вы будете счастливы, потому что все хорошее, идущее от всего сердца, возвращается в приумноженном виде обратно. Это и есть счастье! Счастья всем!!!!
Юрий: А.Куприн ,т.8,стр.327-331 Вальдшнепы. Нас только двое: я и бурдастый белый пойнтер Джон, кобель чистой английской породы. Он обладает чудеснейшим верхним чутьем, на охоте строг и неутомим; ни воды, ни болота не боится. Но есть у него один порок, который тонкими охотниками считается совершенно портящим все прекрасные достоинства подружейной собаки. Он, увы, неравнодушен к зайцам. В прошлом году лесной объездчик Веревкин, натаскивая Джона, прозевал по небрежности, что полем, прямо на Джона, мчится, как оголтелый, осенний русачище. Ему бы тут надлежало сейчас же остановиться, притянуть к себе пса за ошейник и легонько его образумить плетью: «Ты, мол, сукин сын,— собака благороднейших кровей, и не тебе, как какому-нибудь выжлецу, гоняться за зайцами». А когда Веревкин успел , опамятоваться, пойнтер уже нагнал косоглазого и весь в крови заячьей стал его освежевывать. Правда, потом Веревкин отнял у него косого, но что тут толку? Хлебнувши горячей заячьей крови, стал английский кобелек совсем никуда не годным. Пробовали его и учить, и стыдить, и уговаривать, и наказывать, и плеткой его лупили несосветимо. Нет, ничем невозможно было у него эту страсть чертовскую из души выбить. Бывает, учует, бог знает из какой дали, крас- ную дичь: бекаса, дупеля, перепелку, утку, тетерева,"глухаря; учует и тянет по нему. Весь, как струна. Не дышит, ни кустиком, ни веточкой не зашуршит. Только на охотника оком взирает: «Видишь? Идешь?» И вот в в тот-то напряженный момент, когда охотник весь дрожит от волнения, принесет нечистая сила сумасбродного русака, и прощай всё. Ведь за полверсты их, проклятиков, Джон учуивал. Бросит живой, пахучий след и айда сломя голову. Только его и видели. Вернется домой к вечеру. Морда вся в крови. Бить его станут — молчит: «Знаю, мол, что виноват, и сам не рад этой противной шали. А вот ничего с ней поделать не могу. Бейте! Заслужил!» Да и сам объездчик Веревкин, после того как знаменитого пса испортил, стал шибко винцом баловаться и охотничий азарт потерял. А какой был охотник! какой знаток! По охоте-то он во всей Новгородской губернии вторым после великого охотника, Константина Иваныча Трусова, помещика, считался. И вот погиб человек за собаку. Но теперь, в этот весенний вечер, и я и Джон оба идем спокойные и уверенные в себе. Ничто на свете нас не волнует, кроме того, что сейчас вот-вот из неведомой дали послышатся первые едва внятные звуки вальд-шнепиной тяги. И никакие зайцы нам не помешают. Осень и зима — вот это заячьи времена года, когда зайцы бегают по чернотропу и испещряют следами белые снега. А ранней весною зайцы куда-то исчезают, прячутся, а куда именно — никому не известно из людей и охотников. Начинающее потухать синее небо все в белых барашках; закат тихий, розовый — приметы хорошей погоды на завтрашний день. Мы уже давно и далеко отошли от человеческих домов; идем узкими тропами, наезженными колеями, переходя через болота, ручьи и речушки по древесным гатям, которые местные крестьяне называют лавами. Нам надо найти такое гладкое и сухое местечко, которое, с одной стороны, было бы удобно для прицела и выстрела, а с другой — заманчиво для вальдшнепов, пролетающих в блаженном безумии всемогущего тока. Пахнет завязями ольхи: ее длинные сережки терпко благоухают, подобно клейкому тополю. Березовые распускающиеся листочки посылают свой смолистый аромат. Джон начинает волноваться. Его слух, конечно, слабее, чем у кошки, но он во много-много раз острее, чем у человека, которого природа скудно одарила всеми чувствами, дав ему взамен огромное обладание умом, делающим его то великим, то несчастным. Для меня уже несомненно, что Джон в расстоянии, недоступном для моего слуха, успел поймать и опознать звуки вальдшнепа, стремительно летящего на ток. Я пристально гляжу на собаку, как красив в эту минуту гладкий, белый, сильный, весь дрожащий пойнтер. Его нетерпеливая морда обращена на северо-восток. Каждый мускул его напряжен изо всей силы. Я знаю, что ему хочется визгом известить меня, тугоухого: уже близко передовой вальдшнеп. Но на охоте есть суровый закон, строго запрещающий в охоте на дичь и людям и собакам всякие звуки и слова, не идущие к делу; и Джон молчит, содрогаясь всеми мускулами тела. И в его глазах, с мольбою обращенных ко мне, я ясно читаю:«Да неужели ты не слышишь, жалкий, беспомощный человек, что он летит на нас, что он уже близок. Бери же, наконец, в руки свое железное длинное орудие, которое извергает гром, и огонь, и смерть. Зачем ты тянешь время? О глупое, неловкое животное, лишенное благородных инстинктов!» Мне становится стыдно перед собакой, и я загораюсь охотничьим пламенем, уши мои как будто бы разверзаются, и теперь с ясностью и со страстью я узнаю снова давно знакомые мне два колена вальдшнепиной тяги. Сначала два харкающих звука, хру-хру, и тотчас же за ними два нежных свистка, фью-фью. — Хру-хру, хру-хру, фью-фью. Хру-хру, фью-фью, хру-хру, фью-фью. У кого из ружейных охотников не дрожали руки и не холодели щеки при первом выстреле в весеннего вальдшнепа на току? Так и я с бледными губами и с дрожа¬щим сердцем навел прицел. Вальдшнеп летел прямо как пуля. Я нажал на собачку. Ахнул со звоном оглушитель¬ный выстрел. Загудело в ушах, приклад больно отдал в левое плечо ', и сурово запахло порохом. Джон, неистово трясясь от восторга, спрашивал глазами: «Что же we велишь принести птицу? Ты только приказывай, о огненный человек. Ты только бей их, а я тебе их всех до одного перетаскаю, хоть всех, которые есть на свете». — Шерш,— сказал я, и Джон красиво, точно в воду, нырнул в глубокую чащобу. Он выкатился из кустов не позже двух минут, но за это время я успел увидеть сквозь темнеющий закат, что против меня на пригорочке в камышах стояла Устинья, старшая дочка лесника, здоровая, веселая и красивая девка. Я пригрозил ей не сердито пальцем — не шуми, мол, и деревьев не шатай. И она, понявши, успокоительно кивнула два раза голо-вой: «Это я понимаю, недаром лесника дочка». Я убил за эту тягу двенадцать вальдшнепов. Все пле¬чо отбило тяжелое ружье, да и устал я. Джон разобиделся на меня — зачем прекращаешь охоту. У них теперь самый лёт пошел. Всех бы их перебили, сколько есть на свете. Но я уперся. Был у меня такой охотничий завет: убей столько, сколько съесть можешь, а больше стрелять — уж это совсем напрасно. Я и так четыре штуки по глупой жадности ухлопал. Пришлось отдать в по-дарок Устинье. Уж очень смешно с ней торговаться было. Языкатая она девчонка была. Я говорю: — Вот тебе, Устюша, четыре вальдшнепа, а ты меня один разок поцелуй. — Эка, ты бесстыжий какой. Да ведь мы с тобой на крестинах у Бобылевых покумились, кумом да кумой сделались. А кумовьям — ты спроси хоть любого попа, он тебе скажет, что куму и куме любовью заниматься — это грех самый тяжелый и непростимый. — Да то любовь, а то поцелуй с кумою, и на пасхе и при водочке целоваться нисколько не зазорно. — Так ты и приходи на пасху, тогда я тебя и три раза с удовольствием расцелую. — Да постой, Устюша, ты это дело не с той стороны разбираешь. В брак мы с тобой, кума с кумом, ни¬как не можем вступать, и поп нас венчать никогда не станет. А целоваться-то нам ничуть не заказано, и це-ловаться мы можем, где захотим и сколько захотим, и нам это будет отнюдь не поцелуй, а как бы ликование безгрешное, апостольское. А она вдруг как расхохочется. — Знаю я это, знаю... Ты его считай за апостола, а он хуже кобеля пестрого. Вон на Джонкин манер... Славная она была девка, эта Егорова Устюша. А перед войной я жениха нашел подходящего, помощника механика на паровозе, Ильюшку Лаптева. Сам и посаженым отцом был у них на свадьбе. Эх, парочка какая была ладная. Посмотреть было любо на них. Да вот пришла эта война проклятущая, а потом эти колхозы и другая неразбериха. И где они все: и лесник Егор, и Ильюша с Устюшей, и объездчик Веревкин, и все грамотные лесничие, и охота русская, и хозяйство русское, и прежние наши охотничьи собаки. Все как помелом смело. Ничего не осталось. А почему? Кто это объяснит? Темнеет. Трудно видеть предметы. Я укладываю в ягдташ длинноносых вальдшнепов и перекидываю через плечо ружье. Добрый, ласковый голос Устюши спрашивает: — Ужинать домой пойдете или у нас, у батюшки, поужинаете? — Если можно, то, пожалуй, к вам пойду. — Да сделайте милость. Вы парочку птиц мне дайте, я вперед побегу и для вас кулеш состряпаю. — Прекрасно,— говорю я. И я отлично знаю, что Устюшу вовсе не кулеш с вальдшнепом интересует, а мои незатейливые рассказы о морях, горах, народах, обычаях. Ум у нее светлый, любопытный и никогда не насытимый.
kuturiehunter: ВЕСЕННЯЯ ОХОТА Три натасчика на одной Базе – это перебор. После инцидента с Барином - Нужно искать жильё! Рядом – на тот случай, если буду судить в экспертной комиссии на Базе. В машине .сидит Собака, лежит ружьё в чехле. Еду на весеннюю охоту на Базу. Постою на .тяге… Заодно поищу жильё на сезон. Везти молодых собак некуда. На Базе народ гудит. Мест нет. Куда селиться? В баню! Парная занята, на полках расселись подсадные утки. Топчан свободен. Отлично! Утром поехала деревнями искать жильё. Дом свободен – хозяева живут в Москве. Телефона нет. Дом без хозяина – наследники в Москве. Телефон есть, но у человека, который будет через неделю. Да, дом сдаётся. С собаками? Нет! Полный облом! Вечером постояла на тяге. Летели далеко – не стреляла. Утром на Базу приехал Егерь. Что кислая? Рассказала… Так у Бывшего Егеря дом в дачном посёлке пустует! Телефон есть. Звоню Бывшему Егерю. Голос весёлый, в трубке – гомон. Известное дело – охота. Сейчас приеду. Мужички встретили весело, приглашают за стол. Не ребята, я за рулём. Сразу к делу. Да, есть дом! Вот – рядом. Хозяева не живут здесь семь лет, поговорю с ними. Неужели снова поможет?! Лет тринадцать назад, когда он ещё был Егерем, мне нужно было обстрелять тогда молодую Собаку. Ружья своего ещё не было. Первое ружьё, которое я держала в руках – это было его ружьё. И первый перепел был взят из этого ружья. Работает теперь в Москве. Спасибо!!! Вечером постояла на тяге. Друг подсказал место... С полем!
kuturiehunter: Смотрим жильё Позвонил Бывший Егерь – можно поговорить с Хозяйкой дачи. Еду вдоль стен красивого монастыря. Хозяйка работает в Православной школе. Выходит испуганная женщина, садится в машину. Осторожно расспрашивает. Похоже, не знает, что на её даче будет жить несколько собак. Собачка будет жить на веранде? Конечно! Чтобы не отвечать на вопросы, начинаю сама расспрашивать. Муж умер, всё бросила, уехала. Дети выросли, но младшая ещё учится – деньги нужны. Если приедет сын, скажите, что Вы - моя подруга. Конечно! …Шестнадцать лет езжу этой дорогой, а привыкнуть к этим красотам не могу! Приехали. Нет, туда на машине не подъехать. Дождь прошёл, дорогу развезло. Идём раскисшей торфяной дорогой. Сосновый лес обступил кирпичные домики. У хозяйки глаза на мокром месте. Семь лет здесь не была. С тех пор, как умер муж. Пришли. Маленький домик из белого кирпича с крошечной деревянной верандой. Во дворе – наст сухой полёгшей травы, сквозь которую пробивается молодая крапива. Хозяйка плачет. В глубине двора вижу колодец. Обхожу дом вокруг, окна закрыты щитами. Осторожно спрашиваю – может, посмотрим, что внутри? Хозяйка перестаёт плакать. Ключа нет! Ехали, чтобы увидеть дом снаружи? Да… Пока идём к машине, думаю, что делать. До начала сезона две недели. Ехать сюда ещё раз – нет времени. Сейчас повезу Хозяйку на могилу мужа, потом назад – в Православную школу. Садимся в машину. Сколько Вы хотите за пять месяцев? Отдаю деньги, копию паспорта, обмениваемся расписками. На обратном пути Хозяйка вопросов не задаёт. Что внутри дома – не знает. Буду рассчитывать на лучшее… Как красиво вокруг!..
kuturiehunter: Благо… устраиваемся. На переднем сидении кверху ножками лежит газовая плита. Сзади до самих окон забит мягкими вещами салон. День праздничный, все едут на дачи. И мы – тоже. Месяцев на пять. Из соседних машин улыбаются люди. Необычно: клетка с перепелами, а рядом = охотничья собака. По пути заезжаю за собакой Друга. Радостно: из шумной Москвы – ближе к природе. Неопределённо: буду ли судить в этом сезоне. Тревожно: что увижу за дверями дачи. Глаза не сразу привыкают к темноте. ………На большее я и не рассчитывала… На втором этаже тоже всё сносно. Но чем это всё засыпано? Похоже на мышиный помёт. Нет, не похоже… Приехал сын Хозяйки. Снял щиты с окон. С любопытством оглядел «подругу» матери. Без электричества – на весь сезон? Отдраенный пол оказался жёлтеньким... Собаки радостно носятся по двору. Заснула сразу. Бессонница осталась в Москве. Утром устанавливала газовую плиту. Обнаружила, что для этого нужен газовый ключ. Где его взять в праздничный день? На базе! На Базе узнала, что судить в экспертной комиссии Базы я не буду; что, выезжая в луга, я должна заехать на Базу и ОТМЕТИТЬСЯ ; что каждые десять дней я должна оплачивать новую сезонку. Правда, газовый ключ мне дали… Завтра приедут три весёлые сестрички. Будем готовиться к их приезду!
Ter: ВЫХОДА НЕТ… Я сидела за столом и составляла меню, завтра должны приехать гости. Гости – это наши друзья, мы знакомы много лет, а в этом году мы все оказались на отдыхе в одно время. Только они живут в пяти километрах от нас. Вчера мы встретились в городе, куда ездили за продуктами, очень обрадовались этой встрече, и мы тут же пригласила их в гости, тем более, что они отдыхали одни, женщины их покинули на несколько дней, уехав в Питер на экскурсию. Учитывая, что за столом будут сидеть мужчины, обед должен быть вкусным, сытным и красиво оформленным. Муж сидел в углу и ворчал, мол, чего придумывать, в деревне на свежем воздухе всегда все вкусно. Но к его ворчанию, я давно привыкла и не обращала на это внимания. И так картошку сделаю фирменную в печке, это, когда в чугунок кладу картошку, сверху сливочное масло и чуть- чуть водички, ну и соль, перец и в печь, картошка получается - пальчики оближешь. Запеку мясо в тесте из ржаной муки и закусочка разная, и конечно пироги, какой без них обед, а на первое – борщ, тоже в печке запаренный, ну вот на бумаге все готово. Встала рано утром, растопила русскую печь. Очень люблю смотреть, как огонь снизу сначала маленькими язычками облизывает поленья, потом, набирая силу, языки становятся больше, пробираются сквозь поленья к верху и вот уже все полыхает. И очень красиво смотрятся угли, когда они переливаются то красным, то фиолетовым, то синим цветом. Разгребла угли по сторонами, поставила чугунки, теперь это до гостей будет томиться. Оставила место для противня с пирогами. На столе праздничная скатерть, приборы и закуска расставлены. Мы готовы к приезду гостей, а вот и они… В дом вошли четыре мужика, крепкие, красивые, любо дорого посмотреть. Обед удался, пока гости хвалили хозяйку, в хозяйка готовила чай, один из гостей- Николай, начал бодать тарелку с остатками еды, перебор... - Коленька, давай полежи, отдохни дружочек. Он согласился и пытался сам дойти до кровати, но ноги не слушались и подгибались. Но, славу богу, есть друзья, в беде не оставят. Еще какое то время Николай изображал Ваньку- Встаньку, пока не угомонился и не уснул. Мы уже попили чай, ребята собрались домой, а Колю решили не тормошить, проснется, сам приедет. Уже вечерело, когда проснулся Николай, долго озирался по сторонам, пытаясь понять, где он находится. -Коленька, это я Маша, узнал, ну молодец. -Нет, сейчас вечер, -да, ты устал немного, и мы положили тебя отдохнуть. -Нет, нет, не вчера – сегодня. Заулыбался, значит узнал, и понял, где он находится, слава богу. -Может чайку? – предложила я ему, и он обрадовался, - Я со вчерашнего дня ни чего не ел. Из памяти выпал наш совместный обед, ну что же и не такое бывает. Пока я наливала чай, муж вдруг сказал: «Коль, а может водочки?» Коля весь засветился: «Да-да, конечно, лучше водочки!» - Петь, ты с ума сошел? Ему же еще ехать? « Я как стекло, я в порядке полном»- то ли себя уговаривал, то ли меня убеждал Николай, трудно сказать, но выпить хотелось очень. - Ничего, я его провожу…. Мужики уехали. Я сидела и ждала возвращения мужа. Его не было уже часа три. Я знала, что это не спроста. Пыталась представить причину, его долгого отсутствия, но фантазии у меня было маловато, как оказалось. Ох, эта мужская дружба и взаимовыручка… Перед окном, наконец-то, останавливается наша машина из нее выходит…Не угадали не муж, а чужой мужчина, подошла к окну поближе разглядеть. Машина наша, а вышел Алексей, слава богу - свой. Рядом встает другая машина из нее бодро вылезает…нет, опять не угадали, Сергей. Выхожу на крыльцо и слышу: « Осторожней, осторожней, ноги, ноги вытаскивай, тащим…» И тело, на конец то вытащили из машины, тело оказалось очень знакомым. « Хозяйка, куда класть»- со смехом спросили ребята. Картина Репина « Не ждали». Ждала, конечно, но не такого. Аккуратно положив тело на ту же кровать, где перед этим отдыхал Николай. Как выяснилось, добрались они нормально. Стали пить чай, и тут Коля предложил: «А, может водочки?» Муж, человек интеллигентный, не мог отказать другу. Одно радует, что в осадок они выпали одновременно, а то не известно, сколько бы они провожали друг друга раз, запас НЗ у всех был большой, дня на три хватило бы обоим, а может и больше. За окном ночь, муж не то, что похрапывает, а храпит, стены дрожат, а я не сплю, вдруг милый с кроватки упадет, ушибется, или куда захочет, с крыльца навернется, жалко. Дождалась… Слышу за стенкой, какие то звуки отличные от храпа, вскакиваю, подбегаю и вижу, родной, что то ищет. -Милый, что ты ищешь?- А милый отвечает: - Выход… И тут я решила пошутить и говорю: - А выхода нет!.. Боже мой это растерянное лицо, испуг и шепот: -Как нет выхода? Не может быть… Глаза полны ужаса. Так стало его жалко, потерялся мужик в пространстве, выхода и того нет. Поцеловала в щечку и повела к выходу, вот радость то была. По лестнице вниз проводила, в вверх подняла, спать уложила, спи дорогой, у тебя тяжелый день был, да и ночь – сплошной стресс. И сама с чистой совестью - все сделала, для своего любимого, легла и сразу же уснула. А по утру, проснувшись, я подробно рассказала мужу, где и с кем он был после обеда, что делал и как добрался до дома. -Не может быть, я же все прекрасно помнил, да и выпил то всего нечего, правда, сколько не знаю. Вот Коля, он при мне упал, я это помню, а дальше… -Дорогой, послушай меня, не пей водку, вместо чая, козленочком или ….. станешь! Муж со мной согласился. -Чтоб я еще, да никогда…. Сколько лет прошло, а мы при встрече всегда вспоминаем эти проводы друзей, а это выражение : - А, может водочки? Стало крылатым у нас.
Андрей: Вот,вот,вот!!!С утра,да еще вместо чая,классика жанра!!!Но...ЕСТЬ ЕЩЕ ЖЕНЩИНЫ В РУССКИХ СЕЛЕНЬЯХ!!!!
Ter: Осенний охотничий сезон… М Эйсмонт. Этот осенний сезон, как и нынешний весенний, должен был заведомо отличаться от предыдущих – для Койру и Квинты он должен был стать первым в их, надеюсь, долгой и успешной охотничьей жизни. В этот сезон он вступали уже натасканными, с опытом успешных выступлений на испытаниях и не одних состязаниях. В конце июля их удалось и обстрелять в Белоомуте. Оставалось только решить, как мне одному охотиться с четырьмя собаками – Сартасом, Сорди и ее потомством. В Карелию, с обычным заездом за собаками в Вологодскую область, мы прибыли двумя машинами вечером 19-го августа. Чуть раньше туда уже прибыла небольшая команда Питерских гордонистов, планировавших провести здесь три-четыре дня. В деревне нас как всегда встретили радушные хозяева – Алексей и Люся. Небольшим отличием от прошлых лет было то, что кроме одной машины, набитой как всегда собаками, вторая была набита детьми от 8 до 12 лет, которых тоже предполагалось потихоньку приобщать к охоте, рыбалке и вообще к нормальной природе. Из разговоров с Алексеем выяснилось, что травы в этом году еще больше, что она еще гуще и еще выше, хотя как это может быть мне представлялось с трудом – и больше, и гуще, и выше, чем в прошлом году, казалось, просто быть не может. Но, как выяснилось, назавтра, Алексей не шутил… Вечером с друзьями-гордонистами мы обсудили завтрашние планы с учетом их незнания местности и довольно ограниченного времени. Ясным теплым солнечным утром мы выступили большой компанией, состоявшей из шести человек и четырех собак, моего Койру и трех гордонов – многоопытной Рады и молодых Ангары и Хантера. Маршрут должен был показать реальность присутствия птицы здесь и реальность возможности ее добыть. На первом же ягодном холме перед нами слетели тетерева, а на подъеме на второй Койру коротко потянул вверх, стал и тут же метрах в десяти впереди снялись три тетерева, один из которых был взят, с полем! Таким образом, наличие птицы и возможность ее добыть были успешно продемонстрированы, после чего я с чистой совестью мог вести гостей куда угодно. Так как травы оказалось именно столько, сколько и говорил накануне Алексей, то я решил отложить немного удовольствие путаться дальше в мышином горохе, и мы двинулись к лугам, где в любом случае надо было проверить не начался ли пролет дупеля. Километровый путь к кошеным лугам через заросшие травой поляны, крапивник, ольшаник и некось неожиданно уменьшил наши ряды – исчезли Ангара и ее хозяин – Саша… Тщетно с луга, покрытого изумрудной свежей отавой, мы взывали к Саше – он не откликнулся и не появился, зато появилась Ангара, писк электроошейника которой свидетельствовал о близком его присутствии, но он так и не появился. Поразмышляв и решив, что до деревни не более километра, так что заблудиться невозможно, мы двинулись дальше. Не найдя ничего в лугах мы кругом через бор вернулись, завершив пятичасовой осмотр местности подъемом двух коростелей уже у самой деревни, из которых один был взят, а второй, не смотря на усердные поиски четырех собак, был утерян в полутораметровых зарослях на болоте. Саша, как мы и предполагали, не потерялся совсем, но вернулся только часа через три после нас сильно недовольный всеобщей несообразительностью – и людской и собачьей. Вечером по расписанию я вышел с Сорди, с которой в полной мере вкусил все прелести замечательного разнотравья, что, впрочем, было вполне компенсировано удовольствием от ее виртуозной работы по тетереву, который был успешно взят. В дальнейшем я уже давал только устные рекомендации и наши гости сами осваивали здешние места. Как я уже говорил, охотиться предстояло с четырьмя собаками. Через день ходил на охоту Сартас - из уважения к возрасту и из-за неожиданной существенной прибавки в весе (сказались два с половиной месяца в деревне в компании с тещей, не отказывавшей ему в его кулинарных пристрастиях). Каждый день по полдня ходила Сорди, через день по полдня ходили молодые. С молодыми я ходил в основном в луга – оба оказались пока слишком азартны для работы по тетереву в условиях мелколесья, и невысоких зарослей на брусничниках – тетерева снимались от их топота задолго до подхода на выстрел. Зато в лугах и по канавам они работали очень хорошо. Поначалу нам попадался только коростель и бекас, потом стал появляться и дупель. На некошеных лугах очень приятно было охотиться на коростеля, которого в этом году было здесь очень много, он хорошо держал стойку, а при посыле собаки даже не пытался бежать – густая и плотная трава заставляла его сразу взлетать. Главное - терпение, которого вначале не хватало и в результате три птицы были полностью разбиты… Ни одного выстрела без стойки и правильной работы сделано не было, даже когда был большой соблазн – близко взлетевший тетерев или рябчик, или когда Квинта единственный раз погнала, первого найденного дупеля. А дело было так: метрах в пятидесяти-семидесяти впереди от меня она перешла с хорошего хода на потяжку, длинно протянула и твердо стала. Я стал подходить, собираясь сначала сфотографировать ее на стойке – для выстрела было еще далековато, еще чуть-чуть и можно снимать, а потом уже и посылать. Вдруг метрах в десяти-пятнадцати перед ней дупель слетает и перелетает вперед метра на три, но собака также твердо стоит, я иду, уже отбросив мысль о съемке, как вдруг дупель опять слетает и перелетает метров на десять правее в сторону, вот тут она уже не выдержала и погнала, правда, не далеко, метров двадцать… Так этот дупель и не стал первым добытым, первым он достался Койру. С Сартасом ходили исключительно на близлежащие холмы, возраст и лишний вес конечно, сильно сказывались, через каждые полчаса приходилось делать перерыв, чтобы он отдышался, так как заставить его ходить пешком было невозможно, только причуяная птица заставляла его притормозить, и тогда он подводил меня на выстрел даже к уже сбивающимся в стаи молодым петухам, и к старикам-одиночкам. Сорди тоже все лето отдыхала и сначала тоже была далека от рабочих кондиций, так как очень редко я брал ее в луга – почти все время было отдано молодым, но сейчас пришло ее время, и она в полной мере пользовалась этим, прекрасно работая и в лугах, и в лесу, пару раз она даже подала мне дупеля, хотя тугая подводка по-прежнему осталась… Сначала было практически все время ясно и жарко, с еле ощутимым ветерком, было очень сухо, так что грибов практически не было, зато было достаточно брусники. Как всегда множество следов медведя, везде - кроме специально засеянных для него овсом полян с засидками. В перерывах между охотой почти каждый день мы купались, Койру и Квинта здесь впервые начали плавать, хотя до этого летом даже в самую жару они не испытывали никакого желания заходить в воду, а я особо не настаивал на этом - всему свое время. Потом подул сильный юго-западный ветер, принесший похолодание и дожди, пеленой выползавшие из-за Путкозера. Ходить стало гораздо легче, да и комаров и мошки стало много меньше. В конце погода стала совсем осенней, дупель стал прибывать с каждым днем, и собакам доводилось все больше и больше работать. Вальдшнепа тоже было много, но держался он в таких крепях, что добыть его было очень трудно. В последний день с утра до ночи с очень небольшими перерывами шел дождь, так что нам с Сорди в один из кратких перерывов удалось взять только пару бекасов, а до дупеля добраться помешал дождь. Этот дождь сопровождал нас и почти всю дорогу назад, в Вологодскую область, так что песчаная лесовозная дорога к деревне стала больше похожа на весеннюю, я пытался сначала считать лужи, но вскоре сбился и стал считать только те, которые были длиннее десятка метров, их оказалось на пятнадцатикилометровом пути около сотни… Утром я поехал в Устюжну за путевками и, едва выехав на основную дорогу из деревни, догнал хорошо знакомую вишневую длинную Ниву – это И.П.Канавец тоже направился в Устюжну за путевками, вновь мы встретились уже дома у С.Л.Бермана, который в подробностях описал, что сейчас и где есть. Картина оказалась не очень радужной – дупеля нет вообще, бекаса очень мало, кое-где до сих пор есть немного перепела, есть коростель, тетерев, глухарь… Вечером после только что прошедшей грозы мы съездили на Перья с Квинтой, засидевшейся с Карелии, одного дупеля мы все-таки нашли, но это был первый и последний найденный нами дупель, кроме этого, был еще бекас и утка. Работа по дупелю была хорошей и четкой, но вполне обыкновенной, а вот ее работа по бекасу меня порадовала и удивила. Перские луга раскинулись длинными пологими складками, почти перпендикулярно идущими от Мологи до леса примерно километровой длины, и эти волны тянутся вдоль вдоль Мологи примерно три - четыре километра, кончаясь лесом, далее переходящим в заросшие Кузьминские луга со множеством небольших озерец. Здесь постоянно выпасают скот и отава довольно короткая, ходить очень удобно. Так как заведомо было известно, что птицы здесь мало, то я отпускал Квинту почти во всю ширину луга, да и вперед позволял уходить достаточно далеко. Проходив по пустому после первого дупеля, найденного почти у самой машины на ручье, минут сорок, я решил вернуться вновь к ручью и собирался пройти его до самого леса. Квинта широким челноком шла по пологим, но иногда довольно высоким складкам, каждый раз скрываясь из виду во впадинах между ними, она была метрах в пятиста от меня, когда, появившись на гребне очередной гряды, потянула на ветер, прошла метров десять на потяжке и стала. Я быстро пошел к ней, периодически теряя ее из виду на спуске, и тогда боясь, что повторится история с дупелем, и она погонит птицу не видя меня. Но она твердо и красиво стояла, я приближался, до нее было уже метров двести, как вдруг она продвинулась вперед, и я подумал, что все – сейчас она поднимет птицу сама. Но она остановилась и легла, я торопился к ней, она лежа повернула голову ко мне и вновь уставилась вперед, еще сильнее вытянувшись. Мне оставалось до нее метров пятьдесят, как вдруг она поднялась, опять обернулась на меня, и вновь замерла в красивой напряженной стойке вытянувшись вперед. Я подошел к ней сбоку и послал ее, тремя прыжками она подала пару бекасов, взлетевших метрах двадцати прямо по носу. Жаль, не получилось удачного дуплета! В последующие дни мы обходили вместе то с Сартасом, то с другими собаками пойму Мологи рядом с деревней и близлежащий лес. Сначала мы не находили ничего кроме коростеля , но как-то в один из выходов я взял Сорди и Койру, мы отошли недалеко от деревни, полюбовались в очередной раз на развалины усадьбы в Крутце на том берегу Мологи и направились вверх по пойме к Устью-Кировскому. Мы не торопясь шли на ветер, собаки работали, не мешая друг другу. Более опытная Сорди шла чуть впереди, Койру челночил поближе ко мне, они расходились достаточно широко, так что необысканных мест практически не оставалось. Мы приблизились к небольшому островку ольшаника, Сорди оказалась слева от него, а Койру - справа, оба явно что-то причуяли – между ними было метров семьдесят. Но вели они себя совершенно по-разному: Сорди резко замедлила ход, припала к земле и пошла на потяжке, а Койру тоже замедлив ход, наоборот, еще выше поднял голову, но резко сузил челнок. По Сорди я понял – здесь где-то тетерев, но что же у Койру? Мне было хорошо видно, как Сорди распутывает след, не утыкаясь носом в землю, но приподняв голову и сама прижимаясь к земле, а Койру чертит очень плотные параллели, временами теряя неизвестное нечто с чутья, но быстро вновь находя, еще сильнее поднимая голову, и постепенно сужая челнок. Оба с разных сторон приближались к маленькой сосенке перед ольшаником. Между ними было не более двадцати метров, как оба стали, одна припав телом к земле и подняв вверх нос, второй, стоя в полный рост с высоко поднятой головой и вытянувшись вперед. В тот же момент из-под сосенки на меня вылетел молодой, еще не перелинявший, петух. Выстрел и петух падает в заросли Иван-чая. Оба, не тронувшиеся с места при выстреле, тут же бросились за ним, а я за ними, и во время – Койру, подоспевший к петуху первым, попытался принести его мне, но не смог увернутся от Сорди, успевшей крепко вцепиться в хвост и тянувшей петуха назад. Там же в пойме Мологи Квинта изобразила нечто похожее на анонс. Обежав со стороны Мологи узкую полоску ольшаника, вытянутую вдоль реки, она явно что-то причуяла. Я сбоку сквозь кусты хорошо видел как она остановилась, высоко подняла голову и шумно вдыхала воздух, но затем не полезла вглубь кустов как обычно, а вернулась ко мне, прыгнув пару раз на меня, она вернулась к тому же месту и уже твердо стала перед зарослями, я пошел за ней и зря, поднятый по посылу вальдшнеп, естественно, вылетел с другой стороны, и увидел я его уже когда он показался за ольшаником и полетел вдоль реки. В Карелии у молодых не очень получалось в крепях, небольших полянах и в лесу, здесь же уже стало много лучше, но, на найденного Квинтой в густом березняке вальдшнепа, мне не удавалось даже вскинуть стволы. Но вот заросшая молодыми не высокими соснами полянка, Квинта замедлилась, коротко потянула и крепко стала метрах в пятнадцати передо мной, я подошел поближе и послал - впереди в траве взметнулись длинные уши, каюсь, но я выстрелил – для первопольной собаки хорошая работа обязательно должна заканчиваться выстрелом....и соответствующим результатом… Но с каждым выходом опыта у них прибавлялось, и вот уже из под Квинты в лесу взята молодая глухарка из выводка, которую нашел Койру, ставший по битой птице и почти вытащивший ее вверх ко мне по крутому склону, почти, потому что подоспевшая Квинта усиленно пыталась ему помочь. Усиленные поиски дупеля результата не дали – там, где он был в прошлом году, были только коростель и зайцы. Ну и судя по количествам встреч с зайцем, по которому довелось поработать и Койру, и Сорди, в ноябре нам будет, чем заняться. А иллюстрации можно посмотреть здесь: http://www.huntpics.ru/showgallery.php?cat=881
kuturiehunter: Осваиваем новое пространство. Гуляю с собаками вокруг дачного посёлка. Когда-то офицеры строили эти дома для себя. Но электричество не провели, хорошей воды здесь нет ( торфяники ), комаров – туча. Пять домов заселены, остальные – заброшены. Дорожка проложена вдоль соснового леса, огибает последний дом и идёт вдоль канала, за которым начинается кустарник, неглубоко залитый водой. Маленькая гадюка смотрит удивлённо. Людей она здесь видит редко. Держу всех собак в поле зрения. Скрываются ненадолго, возвращаются. Мы здесь! И снова – по дорожке. Что-то долго нет Кутьки… И Мары!.. Собрала всех – жду. Появились – мокрые и счастливые: « Мы - нашли!!!» Таак… Гулять здесь нельзя! Налаживаю быт. Мясо для собак, переложив крапивой, храню в ведре, спущенном в колодец. Воду из колодца фильтрую. Проблема: задувает газ. Ищу подходящее место для плиты. В туалете нет дверцы. Молодые собаки заинтересовались. Что придумать? Прикручиваю дверцу от шкафа. Я ещё долго буду обустраивать это жильё. Продавцы из хозяйственного магазина меня уже знают. То ручка нужна, то крючок, то пластина с тремя отверстиями (?). -А зачем Вам это? -Если расскажу – будете смеяться… Показываю собакам подсадного перепела. Интерес, безусловно, есть. Но чётко стоит только одна. Страсти – море. С Кутькой, своей собакой, езжу в луга. Ищу ток. Знаю, где он есть, да мне туда нельзя. В других местах – пока не нашла. Заезжаю на Базу. Пообщаться. Узнаю, что на летучке обсуждалось, что мои собаки разогнали тетеревиный ток рядом с дачным посёлком. Деревенские видели. Вспомнила счастливых Кутьку и Мару… Также мне доложили, где и когда меня видели в лугах. Говорю, что ОТМЕЧАТЬСЯ не буду – не должна! Просить разрешения съездить на запрещённый ток в такой ситуации – бессмысленно. Ночью слышала со стороны леса гул. Или вой?..
kuturiehunter: «Запрещённый» ток. Работа с собакой на току – таинство необыкновенное. Это когда у собаки всё в первый раз. Наверное, самый эмоциональный эпизод в процессе натаски. И самый важный. Ток я не нашла. На том месте, где он был в прошлом году, стоят скамьи и стол. Прямо посреди луга. Решаюсь ехать на «запрещённый» ток. Послушаю, а там будет видно. Подъезжаю, вижу – два человека с собаками уже работают(!) на току. Подходят, начинаю объяснять, почему на току нельзя работать с кардой. В это время подъезжает ещё один человек с собакой. Ему разрешили здесь поработать, а заодно поручили проверить, кто без разрешения посещает «запрещённый» ток. Он распускает карду и начинает работать. Сажусь в машину и уезжаю. Так меня «прижучили». Потом этот человек подошёл и извинился. Всем хочется поработать на току, и некоторым на определённых условиях это разрешают. Время идёт, птицы нет. Ток не нашла. Каждый мой шаг в лугах – под контролем. Бывший Егерь сказал: «Да не показывайся ты на Базе! Оплатила сезонку – работай.» Трудно без общения с людьми, с которыми провела шестнадцать сезонов рядом… Заканчивается десятидневный(!) срок действия сезонки. Решаюсь идти к Директору охотхозяйства. У Директора выясняю, что мне надо оплатить не десять сезонных натасок до конца сезона, а только три. Я «неправильно» поняла. Больше по этому поводу меня никто не беспокоил. Договорились. Также узнала, что вой у моей дачи – это вой волков. Их в этом году – как никогда. Конечно, на «запрещённый» ток я съездила. Выхода не было. Во втором часу ночи. Испытала такой страх быть «прижученной», что когда выехала на шоссе, в безопасное место, у меня началась рвота. Главное я поняла: мне объявили войну. Психологическую и экономическую. Три натасчика в одних угодьях – тоже перебор?
Ter: Тему портить не буду, поэтому свой отклик на рассказ Кутюрье напишу в разделе наши собаки.
вин: может быть тоже сюда перенести? http://redsetter.borda.ru/?1-1-60-00000025-000-0-0-1153420011
Ter: Да мы хотели вообще все в одном месте собрать, а Н.Б. там бы убрала. Я начала переносить, но не все получается. Хотелось бы помощи и совета. И конечно своих рассказов из жизни, ведь столько можно вспомнить и смешного и нужного, интересного. Я пока случай в Каданке описывала, так смеялась, все это стоит перед глазами обхохочешься над мужиками. А приятные воспоминания продлевают жизнь. Так что не стесняйтесь, пишите и не только об охоте, а вообще....
Ter: Продолжаем переносить: И такое бывает... М.Эйсмонт Дело было в конце восьмидесятых годов, в Вологодской области под Грязовцом. Место это моему приятелю Андрею еще в Каданке подсказал Ю.И.Гамов, не раз охотившийся в этих местах. Наша небольшая компания состояла из меня, Андрея, его приятеля Кирилла и двух наших ирландцев – моей Сорди и Джоя Андрея. До места мы добрались на новой Ниве Андрея. Сейчас я могу только удивляться, как мало всего было взято собой на нас троих и двух собак, так как сейчас мой обычный багаж, не говоря уже о людях и собаках, не поместился бы и в трех Нивах… Мы приехали на место, и довольно быстро отыскали дом на самом краю довольно большой деревни. Нам это очень понравилось, так как отпадали проблемы с выгулом собак, да и выйти из дома прямо в угодья гораздо приятнее, чем идти через всю, как я уже упомянул, довольно большую деревню. Хозяин дома сидел на крыльце. Потребовалась лишь ссылка на Юрия Ивановича, и короткие переговоры с хозяином по имени Гена завершились предоставлением нам комнаты, в которой нам предстояло провести десять дней охоты. В чистом и опрятном доме нас удивило число телевизоров, их было штук пятьдесят, не меньше – «Темпы», «Рекорды», «Рубины», «Старты»… громоздились и в сенях и на кухне и в комнатах. Часть из них служила полками, часть была включена. Быстро удовлетворив наше любопытство по поводу такой обеспеченности телевизорами простого деревенского дома - как оказалось, незначительная часть из них была в работоспособном состоянии, а большая часть находилась в ремонте – этим он подрабатывал, Гена вскоре удалился – он работал сварщиком на ферме, несколько удивив нас твердостью отказа от обеда и рюмки за знакомство, прибытие и т.д., тем более, спиртное было тогда большим дефицитом. Впоследствии это стало для нас еще более удивительным, так как трезвым Гену мы больше практически не видели. Мы пообедали и пошли посмотреть окрестности, уже смеркалось. За домом открывался живописный вид, который даже не очень портили красные мелиоративные дренажные трубы, с некоторой фантазией разбросанные по болоту, тянущемуся до видневшегося примерно в километре леса. Впрочем, как оказалось эти трубы совсем не мешали ни дупелю, ни бекасу, которых наши собаки нашли в достаточном количестве, кроме того у леса был найден тетеревиный выводок. Потом мы дошли до цепи небольших заросших озерец, где, к удовольствию Андрея, большого любителя утиной охоты, подняли не один десяток уток. В целом, все увиденное нас порадовало, так что домой мы вернулись в предвкушении завтрашней удачной охоты. Дома мы нашли уже вернувшегося с работы Гену, занятого распаковкой объемистой посылки. - Что, еще телевизор? – поинтересовался я. Гена объяснил происхождение посылки: - Сестра у меня в Онеге, вот и шлет, - и добавил: - Она на спиртзаводе там работает. Посылка была упакована хорошо, так что Гене пришлось потрудиться, последовательно снимая запечатанную сургучом матерчатую упаковку, потом несколько слоев жесткой упаковочной бумаги, прежде чем он добрался до фанерного ящика. Открыв крышку, Гена начал вынимать содержимое, которое оказалось плотно сложенными пачками «Памира», дефицит табачных изделий начался существенно позже, поэтому такое содержимое показалось нам несколько неожиданным, похоже, неожиданным было оно и для Гены. И эта неожиданность оказалась явно неприятной, что ясно отражалось на Генином лице. - Вот дура-то, дура! – в сердцах сказал он, обеими руками выгребая бело-коричневые пачки, и громоздя их горой рядом с ящиком. - Н-е-ет! Есть! – воскликнул он, извлекая литровую бутылку. Выбрана была лишь половина ящика, но Гену оставшееся уже не интересовало и он перестал громоздить горы на столе. - Она мне всегда ко дню рождения шлет! - пояснил он, с довольным видом ставя бутыль на стол, - А то эту - пока-а-а дождешься, - и он кивнул на печь, где стоял сорокалитровый бидон с брагой. Мы поужинали. На этот раз Гена не отказался ни от одной рюмки, число которых мы, правда, строго ограничили и для него, и для себя – все-таки завтра на охоту. Распросы Гены о здешних местах ничего не дали - к охоте он был более, чем равнодушен и ничего более путного, чем: - Выйдешь, пойдешь направо через болото, мимо озер до пены. Пену перешел, и давай! Километров пятнадцать - там все - и клюква, и глухарь, там и утки есть…,- от него добиться не удалось. Утро выдалось сырым и туманным, ничего толком не выяснив накануне у Гены, мы решили обойти окрестности и посмотреть, что здесь есть еще кроме уже виденного, оставив болото перед домом и тем более неизвестную «пену» на потом. От дома тянулась тропа, обходящая деревню справа, по ней мы и двинулись, вскоре она вывела нас на широкую поляну, заполненную большим стадом овец. Лезть в кусты и обходить их нам не хотелось, овцы же сгрудились плотной толпой в дальнем краю, загораживая нам проход. Надо было их как-то разогнать и здесь нам на помощь пришли собаки. Оба, и Сорди, и Джой, стремительно понеслись к овцам, разрезали стадо на две части, которые стали обтекать края поляны, освобождая нам путь по центру. Мы с Андреем с изумлением наблюдали работу наших легавых-овчарок, которая была выполнена ими с видимым удовольствием и безо всяких команд – оба быстро и молча разделили стадо практически пополам, собрали свои половинки стада сзади нас, и встали каждый против своей молча, и, как будто, ожидая наших дальнейших распоряжений насчет стада… Миновав поляну, мы вышли на луга, пересеченные небольшими оврагами, кустами и небольшими полосами леса, здесь мы разделились. Я с Сорди взял левее, Андрей с Кириллом и Джоем двинулись правее. Вскоре я услыхал дуплет с их стороны, потом еще один, охота началась! Мы с Сорди за этот выход взяли трех дупелей, пару коростелей и бекаса и возвратились довольные домой к обеду. У Андрея с Кириллом дела шли не хуже - наш стол пополнился еще пятью дупелями, и парой рябчиков. Отдохнув, после обеда мы обогнули деревню уже с другой стороны, там места оказались победнее, в том смысле, что дупеля ни я, ни Андрей не нашли - у нас с Сорди была пара бекасов, а у Андрея с Кириллом и Джоем не было ничего. Мы встретились на подходе к дому, на крыльце которого уже сидел Гена, встретивший нас словами: - Вы, видно, и стрелять-то не умеете, здесь столько всего! А вы только по воробьям палите… Показанная ему утренняя добыча так же не произвела на него никакого впечатления, и он еще несколько раз повторил: -Не, не, точно не умеете. Пока мы переодевались и готовили ужин, Гена находился в некоторой задумчивости, усугубляя ее периодическим обращением к подарочной бутыли. Вдруг он оживился и громко и со значением сказал: -Сейчас проверим! С этим словами он схватил стоящий у холодильника «Рубин» и, задевая его ножками о табуретки и стулья, потащил его из дома. Мы продолжали готовить ужин и еду собакам. Гена вернулся в дом и взял второй телевизор, на этот раз «Темп», с которым так же вышел из дома, вскоре он вернулся за третьим, потом за четвертым, унося пятый, он негромко говорил сам себе: -Сейчас, сейчас посмотрим! Вернувшись, он объявил с гордым видом: -Все, пойдем! Сейчас все проверим! -Куда, Гена? Зачем?- спросил Андрей. -Пойдем, пойдем, все идем, сейчас проверим, как вы стреляете.- строго сказал Гена. Мы взяли с Андреем взяли ружья, а Кирилл только отмахнулся: -Да, ну на фиг, сейчас ужин будет готов! -Да, не волнуйся, мы быстро,- сказал Гена, - только проверим и все! Мы с Андреем вышли из дома и остолбенели – на болоте метрах в двухста от дома возвышалась башня из пяти телевизоров, в свете вечерней зари и на фоне болота и начинающего темнеть вдали леса картина была невероятная, просто фантастическая! В приближающихся сумерках башня светилась красными отражениями зари в кинескопах! С изумлением мы с Андреем оглянулись на Гену: -?????? -Вот сейчас-то мы и проверим, как вы умеете стрелять, - гордый произведенным впечатлением произнес Гена. -Чем стрелять-то? Пулями? – спросил Андрей. -Да, какая разница - все одно не попадете! – убежденно сказал Гена, -Я сейчас только отсчитаю сто метров. Мы с Андреем зарядили ружья и ждали пока он определит место, с которого надо стрелять. Из дома вышел Кирилл, удивленный нашим долгим отсутствием, и тоже замер, пораженный телевизионной башней на болоте… Подошел Гена, указал место и строго определил порядок стрельбы: -Стреляем с рук, через одного, сначала «Рубин», потом «Темп», потом «Старт», потом «Рекорд» и «Заря». Первый выстрелом был бит «Рубин», вторым «Темп», потом с неумолимой последовательностью пали «Старт», «Рекорд» и «Заря»…Телевизионная башня погасла, все ее этажи зияли черными дырами разбитых кинескопов, обрамленными красно-розовыми осколками, все еще отражающими зарю. Гена был растерян и расстроен. Мы подошли к башне, все кинескопы были разбиты почти по центру, только «Заре» пуля пришлась в левый верхний угол экрана… - Ну, что?! Проверил? – спросил Кирилл.- Пойдем, ужин готов. За ужином Гена понемногу стал приходить в себя, но, когда подняли тост за меткую стрельбу, все-таки сказал: - А вот в КВН ни за что не попали бы! Те десять дней, что мы провели тогда на охоте до сих пор живы и красочны в памяти - и отличная охота, и красивые работы собак, и удачные выстрелы, и замечательные места , и раскрытие секрета «пены» по дороге за клюквой…Много, много всего вспоминается о той охоте, но при слове Грязовец первой всегда на память приходит телевизионная башня в болоте!
полная версия страницы