Форум » Поэзия » Мир охоты. Проза. » Ответить
Мир охоты. Проза.
Ter: ПОЛЕДНЯЯ ОХОТА Посвящается памяти Терренса - ирландского сеттера Привычная тьма вдруг осветилась вспышками, сопровождавшимися сухим треском, они напоминали те, что когда-то в детстве так напугали Фрама, но тогда это было на большом снежном поле, и те вспышки сопровождались ужасным грохотом, а сейчас они ярко вспыхивали и сухо трещали, но, казалось, прямо у него в голове… Фрам с трудом поднялся и, тряся головой, постарался вытряхнуть их, но они не исчезали, по-прежнему вспыхивая то тут, то там, и так же сухо трещали. Фрам, шатаясь и тяжело дыша от испуга, попытался уйти от них, но это не удалось. Быстро переходя с места на место, натыкаясь при этом то на стол, то на стулья, то на стены, то на печку, он кружил по комнате. Он ощутил гладившие его руки хозяина, но и они не смогли избавить его от этого кошмара. Он стал искать выход во двор – может быть, там удастся избавиться от этих, внушавших ужас трещащих вспышек, но никак не мог отыскать двери, вновь и вновь суетливо кружа по комнате и все так же натыкаясь то на мебель, то на стены. Хозяин, кажется, понял его - Фрам почувствовал, как на него одевается ошейник, и, повинуясь усилию поводка, повернул в указанном направлении. Хозяин поддерживал поводок как всегда слегка натянутым, облегчая Фраму спуск по крутым ступеням на террасу, и сдерживая его, сейчас в неистовстве рвавшегося наружу, и все время оступавшегося и промахивавшегося мимо ступеней… Они вышли на двор, но и выход в обширное и лишенное препятствий пространство и ночная прохлада не смогли успокоить его и изгнать все учащавшиеся вспышки и треск. Сейчас для него исчезли все запахи, он не находил даже самые привычные, сопровождавшие его и помогавшие ему всегда, когда он выходил из дома. Фрам не знал, куда они идут и зачем, он только ощущал, поводок, определявший направление движения, но мешавший ему сбежать от мерзких трескучих огней. Вот опять он его куда-то потянул, вот он опять привел его к входу в дом, и потянул вверх по ступеням. Хозяин опять привел его в комнату, снял поводок и Фрам опять начал кружить по комнате, подгоняемый непрекращающимися и почти слившимися в сплошное зарево вспышками. Когда-то давно для Фрама существовали день и ночь, но что такое время он не знал, но если бы и знал, то не смог бы определить продолжительности происходящего, и потому он не мог ждать или желать скорейшего окончания этого мучения, у него было только одно стремление - убежать, спрятаться от него, но сделать этого он никак не мог... Он вновь почувствовал руки хозяина, которые с усилием разжали его пасть, и он ощутил разлившуюся по языку горечь, быстро заполнившую всю пасть и даже нос, потом, придерживаемый теми же руками, которые уже тоже стали ему мешать, почувствовал укол где-то в холке… Зарево в его голове стало бледнеть и вновь делиться на вспышки, которые уже не сухо трескались, а вспыхивали с тихим шуршанием… Фрам чувствовал все еще поддерживающие его руки хозяина, но уже не старался вырваться из них, и не пытался уйти от затухающих вспышек, но страх, вызванный ими, еще не ушел, заставляя безумно колотиться сердце. Он все еще тяжело и часто дышал. Наконец, в голове Фрама воцарилась привычная темнота и тишина, он осторожно на ощупь нашел свое привычное место – подстилку под длинной широкой скамьей - и лег. Придвинутая миска еды, наверное, впервые его не заинтересовала, после перенесенного ужаса у него не было ни сил, ни желания есть… Дыхание постепенно успокоилось, и Фрам погрузился в привычный полусон-полудрему. Из этого состояния его, как обычно, вывели руки хозяина, погладившие его по голове и потрепавшие по холке. Он всегда, даже во сне, ждал этого момента и всегда этот момент оказывался неожиданным, отчего Фрам всегда резко приподнимался на передних лапах и встряхивал головой, иногда стукаясь ею о скамью, но сейчас его от этого уберегли руки хозяина. Они же пристегнули опять поводок. Фрам с трудом поднялся и, шатаясь и подволакивая задние ноги, последовал в указанном поводком направлении. Наконец-то вернулись исчезнувшие было запахи - вот теплые засыпанные песком ступеньки на террасу, Сама терраса, заставленная сапогами, корзинами, ведрами, и другими, знакомыми только по запахам, вещами, вот крыльцо с мокрым от росы половиком, вот и трава, покрытая росой, вот ветер донес близкий запах машины, которая должна стоять за забором… Фрам понял - они вышли со двора… У машины они и остановились, Фрам почувствовал, что поводок упал рядом и сел в ожидании. Хозяин достал из машины ружье, его Фрам сразу определил, взял ягдташ, что тоже не осталось незамеченным Фрамом, потом подобрал поводок, глубоко вздохнул и сказал: -Ну, пойдем, Фрам… Фрам ничего не слышал, и мог только догадываться, что хозяин что-то сказал, они медленно двинулись по песчаной дороге. Пес медленно шел за хозяином, подволакивая задние лапы, временами загребая ими влажный от росы песок. Он давно не уходил так далеко от дома, и потому, опустив нос, тщательно обнюхивал хорошо знакомую ему дорогу. Они не повернули к реке, куда обычно ходили в жару купаться, а пошли по дороге к лесу. Фрам пытался понять куда же они идут. К хутору – нет, та дорога пахнет крапивой и Иван-чаем, и не на клюквенное болото, там сразу надо идти по мху… Но, когда они подошли к бревенчатому мостику, Фрам понял они идут к большому муравейнику, где он часто бывал раньше, правда, не с хозяином, а с хозяйкой, бравшей Фрама с собой за грибами… У мостика через ручей они остановились, хозяин сел в траву , потрепав по холке, усадил собаку и закурил… Он гладил Фрама и думал, что если издали кто-нибудь посмотрел на Фрама, то никогда бы не дал ему его четырнадцати лет – издали обычный ирландский сеттер, лет пяти-семи, никаких следов седины, довольно крепкий… А вот вблизи – тусклая, заметно поредевшая шерсть, большие потрескавшиеся мозоли на локтях, распущенные лапы с длинными совершенно белыми когтями, выпуклые голубые перламутровые глаза… Что нос этому псу теперь заменяет и зрение, и слух… Хозяин отщелкнул окурок в ручей, поднялся и легонько потянул поводок, Фрам медленно последовал за ним. Они перешли по мостику ручей, и пошли по зарастающей травой и молоденькими соснами дороге, но не к муравейнику, как сначала решил Фрам, тяжело ступавший хозяином, все так же почти утыкаясь носом в дорогу, на которой песок сменился короткой жесткой травой. Они свернули налево, к болоту. Изредка поводок натягивался, заставляя Фрама не отставать от хозяина. Они так и шли – чуть впереди хозяин, чуть позади Фрам, ничего не слышащий, но догадывавшийся, что хозяин как обычно о чем-то разговаривает с ним. И, действительно, хозяин все время говорил с ним, в основном он рассказывал ему о том, что это за места, как они изменились, с тех пор, как они впервые попали сюда, что если бы Фрам мог видеть, где они идут, то, конечно бы, все равно обязательно узнал эти места, что он бывал здесь много-много раз, и зимой, и весной, и летом… Они не дошли до болота, они пришли на длинную поляну, вытянутую вдоль болота, покрытую соломенно-желтой травой и начинавшую зарастать теми же молодыми соснами. Действительно, если бы Фрам мог видеть, то он, конечно бы, узнал эту поляну – сколько весенних вечеров они провели здесь вместе на тяге… Хозяин отцепил поводок и чуть подтолкнул Фрама вперед: - Ну, давай, Фрам… Фрам, если бы и слышал, то не понял бы его сейчас – что давай? Гуляй, ищи или еще что-то? Он некоторое время стоял, опустив голову и чуть повернув ее в сторону хозяина, потом нетвердо сделал несколько шагов вперед. Хозяин, не сводя с него взгляда, переломил ружье, достал два патрона из ягдташа, зарядил ружье и снял с предохранителя. Фрам стоял в высокой сухой траве, чуть колеблющейся на легком ветерке, теперь он стоял с поднятой над травой головой, время от времени отводя нос от высоких щекочущих стеблей. Хозяин поставил ружье на предохранитель, закурил и, глядя на Фрама, опять подумал – ну, кто бы сейчас ему дал четырнадцать лет! Он курил, оглядывая поляну и вспоминая, где стоял на тяге этой весной, вспоминал, что впервые в этом году он не взял Фрама на весеннюю охоту, впервые вообще оставшегося в Москве… Потом он вспомнил последние два дня, мечущегося по дому Фрама, сшибающего все на своем пути, покусанные руки… Хозяин затоптал в траве сигарету и, как будто решившись, щелкнул предохранителем и поднял ружье. Фрам стоял совсем недалеко впереди, обрез стволов поравнялся с его головой, хозяин глубоко вздохнул и отвел стволы в сторону… Фрам же, чуть потоптавшись в траве и покрутив слегка головой, медленно пошел в полветра, он двигался осторожно, но с уверенностью, которой у него не было с тех пор, как он начал слепнуть. Вот он чуть повернул и уже двигался прямо на ветер, хозяин медленно пошел за ним. Фрам продолжал двигаться на ветер, он чуть опустил голову, теперь она скользила меж верхушек сухих стеблей травы. Хозяин остановился и опять повел ружье за Фрамом, вновь обрез стволов остановился на его голове. Фрам же продолжал свое движение вперед, вдруг он понял хозяина - его толчок означал: –Ищи! И он нашел! Как раз сейчас он шел прямо на тетерева, запах которого он только что уловил! Запах, который он не смог бы никогда спутать ни с каким другим или забыть, ведь он столько раз искал и находил его! Ничего, что тетерев пытается отбежать, Фрам знал, что ему никуда не деться, он все равно найдет его, так бывало всегда! Фрам крадучись прошел еще несколько шагов и стал, теперь все зависело от хозяина. Между тем, стволы ружья также следовали за головой Фрама, и хозяин все оттягивал тот момент, когда палец, уже лежавший на спусковом крючке, плавно нажмет на него… Хозяин не мог не любоваться красивой потяжкой Фрама, в его голове проносилось вновь и вновь – Кто может дать ему четырнадцать лет! - и ждал стойки… И Фрам стал, но небольшой кустик пижмы заслонил его голову. Хозяин сделал шаг вперед и в тот же момент впереди, наверное, всего метрах в десяти перед Фрамом из травы с грохотом взорвался вверх черный петух. Раздался выстрел… Фраму ничего не надо было объяснять, хоть он и не слышал выстрела, но острый запах сгоревшего пороха, легкой волной донесшийся с ветром с того места, где был тетерев, был для него сигналом и он бросился вперед. Так и есть! Вот он! Хозяин подошел к Фраму, погрузившему нос в роскошную черную лиру хвоста и шумно вдыхавшему запах битого петуха. Он погладил пса заметно дрожащими руками и, осторожно отстраняя голову Фрама, поднял крупного иссиня-черного краснобрового петуха и подвязал его к ягдташу, потом прицепил поводок. Фрам стоял в ожидании и нетерпении, но хозяин еще несколько раз погладил его, наклонился и что-то проговорил ему прямо в ухо, Фрам ощутил это как легкое прерывистое дуновение запаха дыма и табака, и в ответ потряс тяжелыми ушами. Хозяин вновь закурил, еще раз потрепал Фрама по холке, что-то опять сказал прямо в ухо и еще раз дал ему зарыться в черные перья носом. Потом они повернули назад и медленно пошли обратно. Фрам опять шел чуть позади, пытаясь догнать носом подвязанного петуха, и теперь хозяину не надо было его время от времени подтягивать поводком. Обратно они шли тем же путем, опять хозяин что-то рассказывал ему, опять они посидели у ручья, в котором хозяин дал Фраму искупаться. Они опять прошли той же песчаной дорогой, совсем уже высохшей от росы и почти потерявшей утренние запахи, и подошли к дому. Закрыв калитку, хозяин отпустил Фрама с поводка и повесил ружье и ягдташ на крюк, вбитый специально для этого в бревенчатую стену около крыльца. Хозяин сказал Фраму: -Подожди, я сейчас, -и вошел в дом. Фрам, поискав подходящее место, лег как раз под подвешенным петухом. Привычная темнота и тишина вновь окружали его, но их дополняли струившиеся сверху запахи еще теплого тетерева, сгоревшего пороха, горячей от солнца кожи ягдташа, они, кажется, даже были видны ему в темноте… Он очень, очень устал, и ему было приятно лежать именно здесь, он был спокоен и, наверное, счастлив. Закрыв невидящие голубые перламутровые глаза Фрам начал засыпать, и замечательные запахи начали постепенно растворяться в темноте. Когда хозяин вышел на крыльцо с миской еды, чтобы покормить Фрама, тот лежал, вытянувшись во всю длину вдоль стены, легкий ветер играл мягкой шерстью на ушах, а в углу пасти трепетало черно-белое тетеревиное перо… Хозяин понял, что еда ему уже не нужна - Фрам ушел навсегда.... Михаил Эйсмонт
Ответов - 31, стр:
1 2 All
Ter: ОХОТА НА ВОЛКОВ Все началось с телефонного звонка. Звонил мой знакомый Сергей Кузьмин с приглашением ехать на охоту на волков в Россонский район. По предварительным данным было известно, что егеря офлажили шесть волков. После недолгих размышлений было решено – едем. Отъезд запланировали на четыре часа утра. С вечера начались волнительные хлопоты по подбору снаряжения: ружье, патроны, зимние вещи, маскхалат и т.д. Из ружей ТОЗ-34 и МЦ 21-12 выбор пал на полуавтомат. После закрытия зимней охоты ружья были почищены и законсервированы до весны, поэтому пришлось убрать излишки смазки. Среди патронов я выбрал картечные с диаметром картечи 5,9 мм по 28 штук в контейнере своего снаряжения и диаметром 7,15 мм обычного снаряжения «Рекорд». Итак, утро. Подъем в 3.30, легкий завтрак, кофе. Затем отвожу и запираю в другой комнате собаку, чтобы не видела ни ружья, ни другой охотничьей амуниции, иначе долго будет скулить и плакать: «Юра не взял с собой на охоту», разбудит всех и будет самым несчастным существом на свете. Все. Тихо и быстро одеваюсь и – за дверь. Пусть простит меня мой верный друг (ирландский сеттер Ден), но сегодня не его день. С небольшим опозданием подъезжает Сергей, и мы трогаемся в путь. Дорога в городе похожа на каток – сплошной гололед. Боимся не успеть, но, выехав за город, успокаиваемся – асфальт сухой. По дороге забираем Игоря Башкирова и втроем приезжаем на лесную базу охотхозяйства «Автоимпорт». Здесь уже довольно много народу. Записываемся, рассаживаемся по УАЗам и – в путь. В соседней деревне к нам еще присоединяются охотники, и получается компания в 30 человек. Еще раз проверен оклад – выходов зверя нет. Проходит инструктаж по технике безопасности и проведению охоты, после чего егеря разводят нас по номерам, а два егеря направляются в оклад, чтобы тихо, без лишнего шума тропить зверей. Оклад средних размеров, примерно 5 км по периметру, и в нем шесть волков. Углубившись внутрь оклада на 25 м, выбираю удобную для стрельбы позицию. Становлюсь в маскхалате на сравнительно открытом месте за небольшой елочкой, едва доходящей мне до груди, обтаптываю снег, затем срезаю ножом несколько веток с ближайших деревьев для улучшения обзора, даю отмашку соседним номерам и замираю. Я весь – глаза и уши. Вот краем глаза замечаю движение, присматриваюсь: из оклада идет семья рысей – мать и два котенка. Идут не спеша через открытое место метрах в 100 от меня и в 20 от Игоря. Перед линией флажков приостанавливаются; первой проходит мать, пересекает дорогу и идет дальше, а молодые рыси стоят в нерешительности, однако секунд через десять проходят и они. Редкая удача – увидеть рысь в дикой природе. Спустя 30-40 минут я услышал легкий шорох, и глаза засекают движение. Прямо на меня неспешно идет волк. Медленно поднимаю ружье и навожу его в цель. Волк меня не видит и продолжает путь, но метрах в 45 от меня он останавливается. Мне отлично видна среди деревьев его огромная лобастая голова; он у меня на прицеле, но стрелять не очень удобно, я жду. Постояв несколько секунд и ничего не заподозрив, волк продолжает свой путь. Он выходит на чистое место чуть наискосок от меня, удобно подставив свой бок. Дистанция 40 метров. Хорошо выцелив зверя, стреляю по передней части картечью 5,9 мм. От неожиданности и боли волк встал на задние лапы, взвыл и оставил на снегу «полоску неожиданности». В этот момент он смотрелся огромным, казалось, что он сейчас свалится, но поистине крепок волк на рану. Едва его ноги коснулись земли, он «включил пятую передачу» и так рванул с места, что мне пришлось стрелять повторно. Волк убегал от меня по дуге. Вот он скрылся за небольшим холмом и появился возле линии флажков метрах в 50 от меня. Даю по нему два выстрела в угон. Обожженный картечью, он шарахается от флажков как от огня и направляется внутрь оклада, пробегая в 15 м от меня. Я вижу, как замедляется его бег. Пятый выстрел был просто гуманным. Волк сделал кувырок через голову и затих. Это оказался матерый зверь. Как выяснилось потом, с первого выстрела в волка попало пять картечин диаметром 5,9 мм: две – в лопатку, две – в шею и одна – в основание черепа. Ранение было смертельным, но не достаточным, чтобы остановить зверя на месте. Четыре последующих выстрела картечью диаметром 7,15 мм дали примерно следующую картину: два попадания в ногу, одно – сзади, шесть – в грудь и девять – в грудь (кучно). Картечь прошила волка и застряла под кожей с другой стороны. Спустя десять минут послышались один за другим выстрелы. Всего за этот день было взято четыре волка: один матерый и три прибылых. Вышедшие из заклада егеря принесли объеденную голову лося с рогами на три сучка – вот чем стая пировала и почему она здесь задержалась. Матерая волчица ушла через флажки не замеченной, еще один прибылой так затаился в загоне, что в течение четырех часов его никто не видел и вытропить из-за обилия следов не представлялось возможным. Его взяли на следующий день егеря. Это оказалась молодая волчица, а матерая ночью приходила в загон и ушла снова, так и не сумев увести за собой молодую. Охотничьи трофеи остаются в охотхозяйстве. При желании, конечно, можно забрать череп волка, а за шкуру придется заплатить сто тысяч рублей (50$). Но для нас главным было то, что охота удалась: зверя видели, стреляли, добыли, отношение к охотникам хорошее, и егеря – профессионалы. Уже возвращаясь домой, мы увидели возле дороги лосиху с двумя годовалыми телятами. Проехав, Сергей включил аварийку и поморгал им на прощание: «Счастливо оставаться! Одной волчьей стаей в угодьях стало меньше». Ю.Горегляд г.Витебск 2006
Ter: Опять... Карелия... Рассказ М.Эйсмонта Московские зимы стали серыми, темными, сырыми, почти бессолнечными.... Правда, времени дома проводишь чуть побольше, так что, хоть и изредка, но выдается время пересмотреть старые и не очень старые фотографии, которых скопилось достаточное количество. Вот и перебирал недавно, пытаясь навести какое-то подобие порядка, фотографии с весенних и осенних охот и наткнулся на фотографию Жени Грунина. Сидит себе Евгений Евгений покуривает, на камушке у воды, серьезный, скорее даже не очень довольный, короче «малорадостный»… Сразу видно – притомился, отдыхает... Когда же это я снимал? А вот и Ассоль рядом, уже вполне взрослая, но значит не не более, чем лет пять - шесть назад... Посмотрел на обороте – надписей нет, раньше-то все фотографии подписывал, а потом перестал – при сканировании и подписи с обратной стороны бывало проявлялись... Посмотрел-повертел остальные фотографии – странно, моих-то собак почти нет. Везде - то Слава с Дюной или Тимом, то Женя с Ассолью, то оба-два вместе, а Сартаса и Терренса по одной-две, Сорди - вообще ни одной фотографии... Потом сравнил с другими и вспомнил, когда фотографировал - это август 2003 года, точно, первое поле Ассоли.... О любой охоте много разных воспоминаний остается, в этот раз сразу приходит на память еда, причем, еда собачья и ее приготовление. Раньше как было - наваришь в котле каши, потом перед едой заправишь чем-нибудь – сублимированным ли мясом, или собачьими консервами, а то и еще проще – насыпал сухого корма и готово – и едят - не жалуются! Только заполнил миску, дал собакам, отвернулся – уже пустая! Н-е-е-т, у Жени совсем не так! У него это - настоящий ритуал, описывать его, впрочем, хоть и полезно, и интересно, но уж очень долго.. Факт, но Слава от него заразился, теперь у него тоже самое - и приготовление еды и кормление собаки - ритуал! Вот по паре часов в день они и исполняли этот ритуал, вертясь у котла во дворе пред домом, а потом и кормя собак, здесь, правда, были различия – Ассоль получала еду за песню, а Дюна – за так. Но, естественно, было главным, главным была охота. А охота здесь, как всегда, была хорошей. Я попеременно охотился то Сартасом, то с Терренсом, так как Сорди не было и пяти месяев, и она тогда осталась в деревне с Ларисой. Практически всегда я ходил один, изредка с Женей, лишь однажды мы собрались все вместе, и этот выход и мне запомнился особенно хорошо. ...Мы уже больше часа шли по болоту, поросшему молодым, довольно густым березняком. Болото было почти сухим, почти совсем без травы, усыпанное только желтыми листями берез, слегка пружинило, идти было легко, гораздо легче, чем по густо заросшим мокрым полянам, разве что приходилось петлять между высоких кочек. То тут, то там попадались светлоголовые болотные подберезовики и крепкие яркие молодые подосиновики. Собаки то собирались около нас, то скрывались из виду за деревьями и кочками, несколько раз они поднимали вальшнепов, но даже вскинуть ружье было не успеть - они мгновенно скрывались в чаще... Я шел чуть в стороне, метрах в двадцати от Славы с Женей, изредка перекликаясь с ними и следя за Сартасом. Как всегда они о чем-то спорили, вот и сейчас обрывки их разговора доносились до меня. Время от времени Слава нагибался за грибом и пенял Жене: - Жень, чего-то ты грибы совсем плохо собираешь, а мне уже класть некуда! Давай, не сачкуй! - Да не вижу я их, да и понагибайся с моей спиной ! - Да, ты смотри, смотри - прямо перед тобой! Я ж тебе зрение берегу, показываю! - Хватит мною руководить, начальник еще нашелся! – ворчал Женя и нехотя подбирал указанный гриб. - Жень, Жень! Вон еще один, ну, сейчас же раздавишь! Прямо же под ногой подосиновик! – в очередной сказал громко Слава и указал на крепкий молодой подосиновик. Женя было нагнулся, но потом вдруг резко распрямился и почти закричал: - Да что вы из меня дурака делаете-то! Вот мой окурок! Мы здесь уже были, мы в третий раз здесь идем! Что вы меня кругами водите, что я не вижу что ли? Мы два часа идем эти полтора километра! И где озеро? Мы со Славой переглянулись и промолчали. - Ты знаешь куда идти? –обратился Женя сначала к Славе, и не получив ответа: - А ты? – это уже ко мне. Я занимался выливанием воды из сапог и, сделав вид, что не расслышал вопроса, тоже промолчал. То, что заблудились, мы со Славой поняли уже давно, пройдя повторно по опушке поляны, с которой и уходили к озеру. Заметив это, Слава подмигнул мне и сказал шепотом: - Молчи, не подавай виду, главное, чтобы Женька не заметил. Я, конечно, согласился, кивнув в ответ, и мы бодро и уверенно вновь углубились в лес, покрывавший прерывистую цепь болот. Вот и сейчас мы шли вперед, собственно говоря, неизвестно куда, надеясь выйти к знакомым местам, где можно было бы как-то сориентироваться и понять, где мы находимся. …..Это был один из последних дней нашей охоты в Карелии. Ассоль весной была только натаскана, уже обстреляна, но это была ее первая охота. Охота в Карелии несколько отличалась от той, к которой Женя привык, а потому, главной своей цели, взять дупеля ли, бекаса ли, тетерева ли на открытом, чистом месте из под красивой, четкой стойки Ассоль ему никак не удавалось... Дупеля еще не было, бекас был, но весь сидел в густой высокой траве у самого озера, где не то что собаку, но и человека-то с трудом увидишь, тетерева на чистых местах тоже как-то немного, все больше в кустах, да на маленьких полянах.... Один раз едва не удалось подвести Ассоль на поляне к стоящему по тетереву Терренсу, но пока Женя выбирался с брусничного холма на чистое место из зарослей, придерживая собаку, тетерев этого не дождался, снялся, был мною взят, но Ассоль оказалась опять ни при чем... - Мне бы всего одну стоечку, одну – больше и не надо!- все говорил Женя, но время шло, а случай все не подворачивался... - Все в копилочку!- уговаривал себя Женя после каждого входа и работы Ассоли, но пока туда падали только медяки.... В то утро мы предприняли одну из последних попыток. С ночи шел небольшой дождь, небо заволокли низкие беспросветные плотные, тяжелые облака, медленно волокущиеся на юг. Довольно сильный холодный ветер обещал изменения в погоде, тоже обещал и наш хозяин – Алексей: - Это с Онеги тянет, к полудню, должно, прояснит... Несмотря на оптимистический прогноз Алексея, далеко в такую погоду забираться не очень хотелось, поэтому мы решили не очень сильно удаляться от дома. Первой нашей целью стала «поляна с плащем», называемая так потому, что еще в первые годы нашей охоты в этих местах, на заросшем шиповником холмике на самом входе на поляну висел брезентовый плащ, наверное, когда-то оставленный пастухами, и уже тогда почти истлевший от времени. На этой длинной и узкой поляне почему-то всегда бывали тетерева - и выводки, иногда и не по одному, и одиночки. Раньше до поляны было не более пятнадцати-двадцати минут хода от дома или сразу по коровьим тропам через холмы и поляны, или кругом по дороге, через ручей, мимо ягодников, и – вот она поляна. Теперь же мы втроем с тремя собаками – Ассолью Жени, Дюной Славы и Сартасом пробирались туда около часа – дорога почти везде совершенно заросла, там же, где она еще угадывалась, поработали кабаны, и приходилось идти по вывернутым камням, старые тропы тоже заросли, а напрямую, через лес, густые мокрые кусты и крапиву идти очень не хотелось. Я с Сартасом шел сзади, время от времени отсвистывая его, чтобы не мешать работать молодым - Дюне и Ассоли. Мы только свернули по направлению к поляне, к которой еще было идти с полкилометра, и надо было пройти заросшую малинником и шиповником аллею, образованную рябинником с одной стороны и ольшаником с другой, как со стороны поляны на нас вылетели четыре молодых петуха. Шедшие впереди Женя и Слава сделали по дуплету, но вся четверка скрылась за полосой ольшаника... Я не стрелял, и им-то, на мой взгляд, стрелять было далековато, а мне уж и подавно. Мы остановились, обсуждая, что делать дальше – идти ли на поляну, ведь тетеревов там наверняка уже и нет... Женя же был твердо уверен, что он-таки задел одного петуха и предлагал пойти поискать его. Ни у меня, ни у Славы не было никакого желания лезть в густой ольшаник и принимать дополнительно холодный душ, тем более, что, как мне казалось, никакими подранками здесь и не пахло. Но Женя уже двинулся на поиски, пришлось и нам плестись за ним, душа избежать не удалось... Продравшись сквозь заросли мы оказались в обширном густом крапивнике, в котором уже не было видно ни собак, ни людей. Я только слышал голоса Жени и Славы, то подзывавших собак, то посылавших их в поиск, Сартас был тоже где-то там и, видимо, тоже активно участвовал в поиске. Решив, что трех собак и двух человек более, чем достаточно, для поисков несуществующего подранка, я стоял на краю крапивника, стуча зубами от холода в ожидании окончания бесполезных поисков, тщетно стараясь найти такое положение внутри одежды, при котором соприкосновение с ней и потоки холодной воды по спине были бы минимальны... В такие моменты обычно вспоминается, что есть где-то море, у которого на теплом песочке беспечно загорают отдыхающие, пьют себе холодное пиво, короче – отдыхают, а ты тут, мокрый до нитки стоишь, выстукивая зубами дробь, причем в свой собственный отпуск, за свои собственные деньги…! Спустя полчаса поисков крапивник стал расчищаться и исчезать, постепенно прорежаемый и приминаемый и людьми, и собаками, однако, тетерева, конечно, так никто не нашел. Наконец-то, к моему удовлетворению, было принято решение уходить. Но вдруг Ассоль в самом дальнем, не до конца неистоптанном еще, краю крапивника засуетилась, и, сделав несколько свечей, в пару прыжков исчезла в жгучих зарослях. Высокие колышащиеся стебли крапивы еще какое-то время показывали нам направление ее движения, но вскоре стебли вновь застыли, а мы мы услышали торжествующий Женин голос: - Я же говорил! Вот он и сам появился из гущи крапивы, облепленный мокрыми листьями и семенами, он шел к нам неся в вытянутой вверх руке крупного почти перелинявшего петуха, вокруг него пытаясь добраться до птицы скакала Ассоль. - Я же говорил, что задел, я же видел! - еще раз повторил Женя, подходя к нам и подвязывая тетерева. «Итересно, подранка за полсотни метров увидел, а на зрение все время жалуется...» подумал я про себя. Мы поздравили Женю с полем и стали думать, куда теперь – дождь к тому времени кончился, домой идти рано - всего-то начало одиннадцатого, и мы решили идти через лес к Падмозеру поискать тетеревов у подножия брусничников. До озера отсюда было не более полутора километров. Выйдя на «поляну с плащем», на которой, как и ожидалось, ничего, кроме тетервиных набродов, не оказалось, мы свернули в лес, к озеру. Дождь прекратился, но хмурые низкие облака по-прежнему висели над лесом, в болотистом лесу было тихо и сумрачно, в сапогах хлюпало... Чтобы не мокнуть дополнительно, мы старались обоходить заросли малинника, крапивы и прочие густо заросшие места, наконец впереди стало светлеть.... и мы опять вышли на «поляну с плащем» только в самом дальнем ее конце... Вот тогда мы и переглянулись со Славой, тоже сразу понявшим, что мы сделали круг и бодро вновь начали путь к озеру по кабаньей тропе. А теперь, Женя, которого время от времени Слава развлекал-отвлекал то разговорами, то грибами, попадавшимся на болоте на каждом шагу, все-таки обнаружил, что мы заблудились, тогда мы и услышали это: - Да что вы из меня дурака делаете-то! Вот мой окурок! Мы здесь уже были, мы в третий раз здесь идем! Что вы меня кругами водите, что я не вижу что ли? Мы два часа идем эти полтора километра! И где озеро? Тучи, висевшие над нами, не давали никаких надежд на появление солнца, которое могло бы нам хоть как-то облегчить выбор направления... - Давно бы уже ДжиПиэСы бы себе купили, если по лесу ходить не умеете, знатоки-старожилы чертовы, они стоят сейчас как два батона копченой колбасы! Понакупают джипов, резины к ним по пять тыщ за колесо, а про действительно нужную вещь даже не задумаются! На чем экономите?! - продолжал бушевать Женя. - Пользуетесь тем, что я мест не знаю, водите черт знает где! Где озеро? Где птица? Да я бы один уже сто раз туда пришел! А вы тут меня все гнилыми грибами отвлекаете! Да.... Знать бы еще, куда же идти? Ни я, ни Слава точного представления об этом не имели, но с другой стороны, очень уж далеко мы все равно уйти не могли – мы ни разу не пересекли ни старых заброшенных дорог, ни ручьев или старых знакомых исчезающих троп, не выходили пока и на дальние знакомые поляны... Да и заблудиться-то здесь окончательно было очень трудно - в худшем случае выберемся в районе Пойма-губы, деревни что в шести-семи киломатрах от нас, а в лучшем – мы вообще уже совсем рядом с озером и идти тогда нам минут десять..... Перекурив мы решили в первую очередь выбраться из болота, и искать места повыше. Так мы и сделали направившись в ту сторону, где лес постепенно поднимался и березняк сменялся невысокими соснами. Правда, высокие места почему-то все время сменяли низины, те в свою очередь опять переходили в другие болота, вновь сменявшиеся холмами, те опять низинами.... Заросшие шиповником, малиной и редкими маленькими соснами холмы в окружении ольшаников, и низины, и болота с березняком - все были похожи друг на друга. Но особо нам размышлять было нечего, даже на взлетавших от нашего шума тетеревов мы не обращали внимания, и уже торопливо, хотя все равно получалось медленно, пробирались по лесу. Спустя еще примерно час-полтора, лес начал круто подниматься вверх, березняк стал редеть, опять появились сосны, мы поднималсь в гору, что было хорошо, возможно, это начало холмов перед озером! Ну, слава Богу, вышли наконец-то на обширное чистое место – это было подножие большого холма, откос которого представлял собой довольно большую поляну, спускавшуюся с другой стороны опять к низине с ольшаником. Поляна была покрыта молодой изумрудно-зеленой очень невысокой травкой - то ли выкошена, то ли объедена коровами, которых здесь вообще-то нет... Почти посредине поляны виднелся массивный черный камень. Мы решили здесь передохнуть и осмотреться. Я в очередной раз слил воду из сапог, Женя присел на камень и закурил. Закончив с сапогами решил спуститься вниз и обойти холм. Внизу поляны оказалась старая заросшая, но явно угадываемая в густом малиннике, дорога, огибавшая холм. Я вернулся к камню, на котором примостился Женя, Слава сидел рядом, притомившиеся Дюна и Ассоль лежали неподалеку. Сообщение о дороге их обрадовало, осталось только решить в какую сторону по ней идти. - Да я же здесь уже был, точно был! - вдруг воскликнул Женя, - вот на этом камне и сидел! - Это когда же ты здесь мог быть-то, если ты или со Славой, или со мной все время ходил? – ехидно спросил я. - Вот с ним-то, - он ткнул пальцем в Славу, - я здесь и был, в первый день мы здесь были, точно были!- сказал Женя.- И на этом камне я сидел и на этом камне я курил! Можно и окурки поискать! Я посмотрел на Славу. - Были, точно были. – согласился, окинув взглядом поляну, Слава, - И нам сейчас во-о-о-он туда! – И он махнул рукой почти в ту же в сторону, откуда мы только что выбрались. ...И я вспомнил, как в первый день охоты, выдавшийся солнечным, жарким и душным, я пошел с Сартасом в луга, а Слава повел Женю знакомить с окрестностями, начав с полян и холмов, тянувшихся вдоль Падмозера. Я тогда еще предложил им взять с собой на всякий непредвиденный случай рацию. - Костин подарок! Из Германии! - сказал я - А она работает? Может, ну ее, может, лучше оставить? Костя, кроме белого перца, ничего приличного оттуда привезти не мог, и не может, да и того на тарелку супа не хватит...- усомнился Женя, но рацию все-таки взял. -Работает, работает! И батарейки новые! - заверил я, и показал как включать-выключать, говорить-принимать. Сразу, после того как мы разошлись, я проверил связь, на том конце мне бодро ответил Слава: - Все нормально, к озеру подходим. Спустя какое-то время я услыхал выстрелы с их стороны, значит все было порядке - птица есть, собаки работают. К обеду я вернулся домой, а Жени со Славой все не было и не было, обед задерживался... В третьем часу я не выдержал и включил рацию: - Алё-о-о... - сквозь шорохи эфира донесся угасающий голос Жени. - Вы где? – поинтересовался я. - А я откуда знаю! – в голосе явно прибавилось жизни, - Этот Чук, этот нехороший человек... завел меня в какую-то чащу, птицы нет..., да и откуда в такой чаще ей быть-то!- голос начал угасать опять в треске помех. - Всю дорогу ломились через лес, вот и сейчас ломимся куда-то, ломимся...., - голос понизился до еле слышного сквозь треск шепота.... - Ну, а вообще-то как дела, взяли чего? - осведомился я - И не спрашивай... совсем за... – и жизненые силы окончательно покинули голос, да и рация моя тут же отключилась – видно, сели аккумуляторы... Теперь мне стало ясно, где они были тогда, ну и, примерно можно было представить себе, как они и тогда сюда попали... А сейчас уже понятно, что мы совсем рядом с озером, правда, вовсе не с тем, к которому мы упорно шли, а около другого - Путкозера, примерно в пяти километрах от дома. Выглянуло солнце, мы почти совсем высохли, появился ветрок, появилась определнность, короче все стало на свои места, правда, плутание по крепям, болотам сказывалось, так что уходить с уютной изумрудной полянки с удобным камнем не очень хотелось. Дорога, хоть и заросшая и местами заваленная буреломом, но все-таки дорога, так что в путь! Облака еще поредели, и солнце светило уже вовсю. Идти стало легче и веселее, тем более, что и в сапогах совсем перестало хлюпать. Шли мы уже не торопясь. Поскучневшие, казалось, собаки тоже оживились и усердно обыскивали кусты вдоль дороги, но, как и в прежние годы, птицы здесь не было, так что появилась возможность обратить внимание на усыпанные крупными ягодами кусты черной смородины и малину, которыми собственно и заросла дорога. Я шел чуть впереди, собаки вместе со мной, Женя со Славой шли чуть позади беседуя о превратностях охоты. Я шел наблюдая за собаками, то ныряющими в крапивные заросли, то выскакивающими оттуда. Все эти места были уже знакомы мне много лет, вот чуть поальше дорога начнет забирать вправо, а слева будет хлипкая вышка на медведя с небольшой засеянной овсом полянкой, почти на самом берегу озера... И точно, вот вышка, вот полянка, вот овес пробивается сквозь разнотравье, вон виден и проивоположный скалистый берег... А сейчас дорога возьмет еще правее, вниз к ручью - и дорога опять изогнулась вниз, к совсем пересохшему в этот год ручью, слева над ручьем в зарослях ольховых кустов видны бетонные пасынки от столбов линии электропередач, которую когда-то начали тянуть вдоль озера, но потом забросили. Эти уже давно ненужные никому столбы долго служили нам ориентиром, а лет шесть назад благополучно перекочевали на двор к Алексею, а теперь стали частью фундамента его обновленной бани, в чем мы тогда ему поспособствовали – тогда по дороге еще мог проехать Луазик Алексея, с помощью которого все и переволокли к дому, теперь-то и этому маленькому танку сюда не пробраться, настолько все заросло и завалило.... В коридоре между высокой каменной стеной слева и ольшаником справа стало совсем сумрачно... Я шел и вспоминал прошлые охоты, чем ближе к деревне, тем ярче и свежее были воспоминания! Вот стена кончилась и сейчас слева внизу будет родник, здесь всегда встречался вальдшнеп, а дальше, еще ниже к болоту у перехода к озеру всегда поднимался бекас... Когда-то родник, находившийся прямо на коровьей тропе, был легко заметен сверху, теперь бы, не зная, что он там я ничего и не заметил бы сверху – все было закрыто густым пологом малинника и крапивы ... Чуть выше над родником росли две карельские березы, которые, если не знать, никто ни за что не найдет – и нам-то их показал в свое время Алексей... Во-о-он они! Дорога пошла вверх, огибая каменистые холмы с брусничниками, поросшие редкими соснами, вот здесь-то уже может быть и птица, вон и Сартас засуетился, полез, срывая когтями с камней мох, на следующую скалу, скрылся где-то вверху слева, ну вот и звук снявшегося где-то там же тетерева.... Но, ей богу, сейчас не до него, быстрее бы до дому добраться, там нас, наверное, уже заждались к обеду, уже четвертый час... Мы поднялись на пологую каменистую сопку, солнце уже сияло на почти безоблачном небе, вдалеке уже был виден и наш дом... И еще подумалось, и надо же, где-то далеко, у теплого до противности грязного моря, на раскаленном замусоренном песке валяются люди и, давясь, пьют почти закипающее от жары пиво, вот бедняги, и, ведь главное, все это - в свой отпуск, за свои собственные деньги…. А мы-то вечером – опять на охоту! Казалось, совсем недавно это было, а уже нет Тима, нет Терренса... Ассоли скоро семь лет будет, а Дюне и вовсе скоро девять ... У Сорди уже внуки появились, и на фотографиях тепреь уже по большей части они... Только вот места все те же, хоть и тоже меняющиеся со временем, но все та же Карелия, куда мы, надеюсь, будем ездить еще много лет!
Ter: Как все начиналось… Я мечтала о собаке с детства, но сначала было некогда, потом вышла замуж и главной задачей была вырастить сына, потом дочь. Бронхиальная астма у сына лишила последней надежды на появление в нашем доме собаки. Все свои силы я отдала на лечение сына, очень благодарна доктору Рошаль, она научила меня бороться за здоровье ребенка и не сдаваться перед трудностями. Результат на лицо, мы победили эту болезнь. Прошло много времени, и о своих мечтах я забыла…. Но на день рождения в поликлинике, где я работала главной сестрой, было решено подарить мне щенка. Они сами выбирали породу, нашли помет щенков, родившихся в это время. И 5 апреля меня посадили в машину и повезли к Ю.И. Гамову, по дороге рассказали, куда и зачем мы едем. Для меня это было сюрпризом приятным. Так я познакомилась с Юрием Ивановичем. И это знакомство перевернуло всю мою жизнь. Щенка я не выбирала, он сам единственный подполз ко мне. Ю.Г. Сразу же предупредил, что собака охотничья и с ней надо будет заниматься. Я согласна была на все, ради этого милого создания. В день, когда надо было забирать Терренса, мне на работе дали машину, сказали, что выдающихся собак надо возить на выдающихся машинах и дали черную волгу. Мои коллеги и не представляли, как все изменится в нашей общественной жизни. Я сразу же из нее выпала, мне надо было растить щенка. Потом вопрос встал о натаске собаки. И вся моя жизнь пошла по твердому расписанию, которое действует до сих пор. Май, июнь, июль, август, сентябрь- время, которое принадлежало и принадлежит моим собакам. В мае 1995 года мы с Ю.И. приехали в Каданок, к этому времени я прошла уже «курс молодого натасчика», имела понятие, но не имела представления, что это такое. На базе народу было очень много, и я даже растерялась, я не знала как себя вести в этом обществе, а знать и не надо было. Меня приняли, как будто ждали всю жизнь. Берман С.Л. сразу придумал прозвище» Лариска- ирландистка» и пригласил к столу где разливали борщ Богданова В.В. Так я стала «своя». Две недели мы провели в Каданке, результата не было, то ли Тер еще был не готов, то ли укусы миллиардов комаров сделали свое черное дело, но интереса к птице у нас не было. Мы уехали, чтобы начать все сначала в июле. Когда в июле мы вышли в луга, я поняла, что май не прошел бесследно. Сразу челноком пошел правильным, Ю.И. даже не удивился, это я была в ступоре. А когда он стал по коростелю и задрожал, Ю.И. сказал, что родилась собака. Ранний подъем и поздний отбой. Каждое возвращение из лугов я начинала с доклада, что и как делали, давали советы, ругали, но это все для пользы дела. Как я благодарна своим учителям Юрию Ивановичу, Геннадию Ивановичу Ильину, Морозову Анатолию Викторовичу. Я впитывала в себя каждое их слово, если не понимала, спрашивала снова и снова. 15 июля мы с Тером получили свой первый диплом 3 степени 68 баллов. Для меня это был как орден. А дальше у нас началась интересная спортивно- охотничья жизнь. Своим учителям, особенно Юрию Ивановичу Гамову, я низко кланяюсь в ноги и благодарю за их труд, терпение и помощь мне.
Ter: Однажды в Каданке 12 мая сильно похолодало, к вечеру пошел снег, было ясно, что завтра в лугах делать будет нечего, и у нас будет выходной. Вопрос – «что делать?» не стоял. Чем могут заняться мужчины, когда делать нечего? С утра растопили лед в умывальниках, привели себя в порядок и сели за стол завтракать. Пока завтракали опять пошел снег… Завтрак плавно стал переходить в обед. В окно увидели, как на базу въезжает золотисто-зеленая Нива в сопровождении черного джипа. Нива, понятно - приехал С.Л. Берман, а джип – оказался симпатичным мужчиной – Рашидом Мансуровичем, как его представил С.Л., с молодой дратхааршей Дези. Знакомство продолжили за столом, обед продолжился. Разговоры, анекдоты, тосты – обед продолжался и уже начал уже переходить в полдник, когда появились новые гости – Жене Грунину привезли в натаску дратхаара. Сопровождающие - водитель и охранник небезызвестного Коркунова. На стол, конечно, опять было поставлено…из закуски, правда, оставались только колбаса и конфеты «Коркунов», но в большом количестве, веселье продолжалось. Совершенно естественно, что в компании ирландистов, из коих в основном и состояло население базы, и дратхааристов, которыми были все вновь прибывшие, в определенный момент возник спор: какая собака лучше будет работать в этих суровых условиях майского снегопада? А чего спорить-то беспредметно? – Все можно решить сейчас – в поле, там все и увидим! Остановить мужчин было уже не возможно. Даже настойчивые попытки Грунина: «Ребята, сегодня 13 число, лучше сидеть дома!», не нашли ни малейшей поддержки. Да, а судьи кто? Уговорили Геннадия Ивановича отсудить собачек. Иванычу было тоже уже все равно. Спорщиками был выставлен ящик водки против ящика шампанского. Четыре машины со всеми желающими – зрителями и участниками с собаками выехали в луга в Лежакино. Когда прибыли на место снег пошел еще сильнее, но кого это могло испугать? Зрители и участники не без труда выбрались из машин, и двинулись на карты. Пока шли, я с Г.И. нашла совершенное сходство во вкусах - нам обоим нравится шампанское, а ящик водки нам совершенно ни к чему, что вообще-то должно быть учтено в процессе сравнения работающих собак, намек был понят совершенно правильно. На картах бушевал ветер, колючий снег заставлял зажмуриваться, собак вообще, казалось, вот-вот унесет ветром. В этой обстановке, конечно, кем-то из малодушных, было высказано компромиссное предложение: А не вернуться ли нам на базу, и там просто выпить еще раз, и может быть не один, за наших собачек, к сожалению самых горячих оно было принято…. С одной стороны раздалась команда: « По коням!», а с другой стороны: «Поедем короткой дорогой!». Короткая дорога – это напрямую через карты, залитые водой после разлива. Самым умным, а, может быть, просто самым трезвым, был Е.Е.Грунин: «Все-таки 13 число, не надо рисковать!» и поехал себе спокойно на базу тем же путем, что и прибыл сюда… Как я ни уговаривала Мишу, не поддаваться на провокацию, ничего не получилось. Ну, ладно, Рашид – он человек новый, и не мог предполагать с кем связался, на что его толкает Серго Лейбович, но Миша, он-то знал, что по торфянику, залитому водой проехать практически невозможно. Но количество принятого на грудь не только согревало, но вдохновляло и придавало силы! «Да чтоб мы на Ниве не проехали по какому-то торфянику!!….» Первая потеря – джип Рашида. Первым яму на дороге проехал Берман на Ниве, взял ее лихо, чем вызвал восхищение Миши: «Гляди как пролетела!» Рейндж Ровер не справился со своей задачей. Он сел намертво, причем в первой же яме! И никакое поднятие кузова на 30 см не спасло иномарку, не его это дороги. Мы спокойно и гордо объехали его на нашей Ниве: «Какой-то джип…», и уверенно поехали дальше… Выехав на карту, мы увидели впечатляющую картину – по карте, залитой водой с ревом, дымом шла золотисто-зеленая Нива. Ее таскало из стороны в сторону, ее рев был слышен, наверное, даже в Москве. Но она шла, шла и вскоре скрылась в сумерках, а мы готовились последовать ее примеру. Я опять попыталась отговорить мужа, но опять напрасно. И вот мы «поплыли» по просторам …. Проехали мы не то чтобы мало, но прямо скажем немного, отъехав от спасительной дороги около кустов метров пятьдесят, мы уверенно сели на мосты. Г.И. ехал с нами в машине, он вылез первый и тут же пожалел об этом. Было скользко и очень глубоко… Но это было не единственное неудобство, когда он решил дойти до кустов с тем чтобы наломать сучьев для подкладки под колеса, он опять поскользнулся и теперь ему было уже все равно - идти или плыть…Я пошла назад посмотреть, что делает Рашид с джипом, и найти где ни будь трактор, без него выехать нам было не под силу. Джип, конечно же, был на месте, колес его не было видно, сидел хорошо, и смотрелся в яме солидно и, казалось, был здесь на своем месте. Оставалось найти трактор. Где? Вечер, суббота….Трасса по крайней мере в пяти километрах… Выйдя на шоссе, я увидела вдали запорожец, добежала вовремя, и стала объяснять мужикам, что у нас случилось, они посмотрели на меня с некоторым недоверием, но пообещали, что-нибудь придумать. Вдруг навстречу показалась знакомая Нива – С.Л.Берман спешил на помощь! Они долго ждали нас на базе, и решили узнать, что с нами приключилось, почему мы не приехали? Увидев первую машину, Берман сказал: «Зачем нам трактор, нам это как два пальца об асфальт!». Но не получилось ни двумя пальцами, ни тросом, и даже цепи надетые на колеса не спасли … Очень уж солидная машина Рейндж Ровер… Тогда С.Л. решил спасти хотя бы Мишу, энергичная подводка!!! – И уже две Нивы, погруженные по оси, оживляют местный пейзаж. Новая Нива смотрится даже более к месту здесь – в отличие от нашей синей. Цепи на колеса у С.Л. были одеты только на задние колеса, решение было принято мгновенно: «Надо переодеть цепи на передние колеса, и все будет отлично!» . Для этого надо было хотя бы увидеть какие-нибудь колеса – хоть задние, хоть передние. Но С.Л. не был бы С.Л., если бы на это случай у него не было готового решения – «Опробуем замечательную вещь – надувной домкрат! Надувается от выхлопной трубы, как два пальца об…!» Новая 200 долларовая подушка не успела показать все преимущества современных технологий, но проткнулась, не подняв машину и на десять сантиметров. Состоялось нечто вроде «совета в Филях», вопрос – что делать? Но помощь пришла нежданно и оказалась уже почти здесь - мужики с Запорожцем не обманули - Газ 54, в цепях и с народом боролись за Рейнж Ровер – его в любом случае надо было вытаскивать – он загораживал дорогу к нам. Это не составило никакого труда – он легко выдернул Рейндж Ровер как пробку из бутылки и Рашид, обрадованный, столь счастливым избавлением, отправился на базу греться. Газ двинулся на помощь к нам…. и сам сел в яму, где пятью минутами раньше сидел джип – цепи не помогли. Теперь «веселиться» пришлось водителю и сопровождающим его лицам… Но люди знали свое дело - вырубили все подходящие небольшие деревья и кусты, росшие рядом с дорогой, минут сорок они рубили, подкладывали под колеса, толкали, но все это происходило весело, с огоньком - ведь группа товарищей уже была выписана для поддержки из дома, где они тоже отдыхали. Преодолев, в конце концов, злополучную яму грузовик все-таки выехал на карту – все остальное уже дело техники! Но техника подвела - у ГАЗ 54 заклинило двигатель! Как всегда все случается в самый подходящий момент! Теперь унылые в сумерках залитые водой луга украшали уже три машины! Расстроенных тем не менее не было - посмеявшись, приняв еще, так как с собой у людей как всегда БЫЛО, мужики решили, а не вынести ли хоть одну Ниву, да хоть на руках к дороге?… Долго раскачивали нашу Ниву, она сроднилась с торфом и не за что не хотела с ним расставаться. С гиканьем и хохотом все-таки вытолкали машину на относительно сухое место. Нас отправили в Белоомут отыскать Васю, у Васи Газ 66, и он точно всех вытянет. Было уже темно, очень хотелось есть, мокрые, голодные и уставшие мы начали поиски Васи, который, наверное, ждал и не мог дождаться вечера, вернее ночи, субботы, чтобы ехать вызволять сумасшедших москвичей, любителей острых ощущений. Мы передали, кому могли, если встретите Васю, передайте, что его ждут, не дождутся друзья в Лежакино, про себя мы уже молчали, надеялись, что за друзьями точно поедут и заодно вытащат машину С.Л. Наконец все уже собрались на базе, Нива С.Л. так и осталась в лугах, и отмечали благополучное возвращение, еще можно было выпить и закусить и смеяться от души, вспоминая « короткую дорогу Бермана». Подсчет убытков будет подведен только утром, до утра уже было недолго… В разгар веселья появился Вася, свою машину они уже оттащили и знали точно, что «благодарность» за помощь у нас есть, а у них уже ее не было и взять в 2 часа ночи негде, поэтому надо было вытащить москвичей. Дружной толпой поехали в луга, вытащили машину, получили заслуженную «благодарность» и счастливые поехали отдыхать дальше. Наше веселье закончилось, обессиленные, все завалились спать. Утром, протрезвев, еще улыбаясь, но уже не смеясь, все смотрели на машину Бермана… Когда ее внимательно обследовали, попытались подсчитать во что обойдется ремонт, не смогли. Серго Лейбович позвонил жене: « Верочка, срочно нужны деньги… Непредвиденные расходы…» И так расходы на развлечение были следующие: оплата буксировки, замена переднего моста, замена сгоревшего сцепления, подушка-домкрат, ну, и так по мелочам…. Так что совет - слушайте Е.Е.Грунина : По тринадцатым числам водку пить лучше дома, иначе это может дорого обойтись … А Женя плохого не посоветует! И если честно, то спор все-таки выиграли ирландисты, это стало ясно в воскресенье: 14 мая в условиях майского снегопада РОГОовские состязания выиграл ТрефVI В.В.Богданова с дипломом первой степени!
Юрий: А.Куприн РАЛЬФ (Из будущей книги «Друзья человека») Быть может, что среди харьковцев, в эмиграции сущих, найдутся пожилые люди, у которых в далекой памяти еще остался, хотя бы по рассказам старожилов, знаменитый и замечательный пес с кличкою Ральф. Был он рыжий кобель, породы ирландских сеттеров и, очевидно, хороших кровей. Как он попал к почтовому чиновнику, коллежскому регистратору Балахнину — вопрос навеки остался неразгаданным и таинственным. Известно было лишь то, что Балахнин приехал в Харьков и поступил на службу уже вместе со своей собакой. Харьков — город чрезвычайно значительный. Он — как бы пуп и центр русской металлургии и каменноугольного дела, но по своим размерам, по великолепию и огромности домов, по аристократическому шику жизни и блеску парижских костюмов, по обилию безумных развлечений он стоял куда ниже не только столиц, но и таких губернских городов, как Киев и Одесса-мама. Жить в нем тесновато и скучновато, несмотря на университет и театр. Нет ничего мудреного, что слухи о необыкновенной дрессировке почтамтской собаки Ральфа обошли весь Харьков, и оба друга, двуногий и четвероногий, обрели прочную славу, которая, кстати, благоприятно влияла на скромную карьеру Балахнина. Сказать о Ральфе, что он был дрессированной собакой,— это, пожалуй, значило бы то же самое, что назвать гениального композитора — тапером. Хороших маэстро было много, но один из них был Бетховен, таков же был и Ральф в собачьем мире. Он просто и ясно понимал каждое слово, каждый жест и каждое движение хозяина. В памяти и в понимании Ральфа была по крайней мере целая тысяча слов, и повиноваться их значению было для него серьезным долгом и великой радостью. Обращаясь к собаке, Балахнин никогда не прибегал к обычным, дрессировочным восклицаниям: «Вьен иси, апорт, тубо, шерш» 1 и так далее... Нет, он просто говорил с ней ровным, чистым человеческим голосом, как бы обращаясь к другому человеку. Он никогда не кричал на Ральфа и говорил ему неизменно на «вы». «Ральф, принесите мне папиросы и спички»,— и собака ловко и быстро приносила поочередно портсигар и спичечную коробку. «Ральф, где моя зеленая тетрадка, где мой красный карандаш?» — и Ральф тотчас же являлся с этими вещами. Давно уже всем известно, что собаки, отличающиеся несравненным обонянием и прекрасным слухом, всегда немного слабы зрением и часто страдают дальтонизмом, но Ральф отлично разбирался в основных цветах: белом, черном, синем, зеленом, желтом и красном. К тому же, находясь при хозяине, он никогда не терял из глаз его лица, поминутно описывая круги. Случалось, что на большом общественном гулянье Балахнин говорил: «Ральф, пойдите и поздоровайтесь с вон той дамой в платье такого-то цвета и со страусовым пером на голове». И тут же Балахнин высоким поднятием руки изображает роскошный плюмаж. Собака немедленно повинуется. Она зигзагообразно пробирается сквозь толпу на свободные места, ловя взорами указанную даму. Порой она оборачивается на хозяина, стараясь узнать по движению его головы и ресниц: «Верно ли иду? Не ошибаюсь ли?» Оказывается, все обошлось хорошо. И довольный собою, счастливый пес тычет розовым мокрым носом в нежную ручку дамы, невзирая на ее негодование. Балахнин жил где-то на краю города, нанимая одну комнату и будучи нахлебником у толстой просвирни. Там, в домашнем хозяйстве, Ральф уже давно нес обя¬занности по доставке провианта. Все мелкие лавки: мясная, рыбная, бакалейная, пивная, монопольная и прочие — были знакомы Ральфу, как свое жилище. Стоило Балахнину или Секлетинье Афиногеновне поставить на пол кожаную сумку, в которую защелкивались: краткая записка лавочнику, заборная книжка и деньги в бумажке, как уже Ральф начинал радостно волноваться, предвкушая самую важную и любимую прогулку. Тогда ему называли предмет купли и открывали дверь. Тотчас же, завив хвост девятым номером, Ральф выбегал на улицу. Он никогда не ошибался лавками, потому что все они были запечатлены в его памяти обонятельными, вкусовыми чувствами. Так же спокойно и серьезно возвращался он домой, окончив поручение; никто не обижал его. Лавочники ценили в нем деловитую солидную особу, неистовые уличные мальчишки видели в нем славу и гордость квартала. Собаки никогда не вызывали его на драку. У этого милого и умного народа, у собак, есть свои непреложные законы, в числе коих, между прочим, говорится: «Когда человек работает вместе с тобой, считай это за честь и помогай ему, насколько хватит твоих сил, а работающей собаке никогда не мешай». Рекорд ума и находчивости, поставленный Ральфом, был тем более неожидан и блестящ, что в то время Шерлок Холмс еще не появлялся в свет, а немцы не тренировали злых доберман-пинчеров на ловлю преступников. Тогда позднею весной, на пасху, был устроен харьковской губернаторшей в ее парке большой благотворительный вечер в пользу недостаточных студентов, на открытом воздухе с цыганами и артистами, с лотереями и шампанским. Главной особой, для которой давалось торжество, была кузина губернаторши, важная придворная статс-дама. И вот, когда воздух потемнел и стала падать ночь, статс-дама закричала жалобным голосом: «Ах! Мое колье! Ах, мое брильянтовое колье! Куда, куда оно делось?» Произошла сумятица. Затормошилась полиция. Длинноусый обер-полицеймейстср сделал страшное лицо. Взволнованная публика потребо¬вала, чтобы все посетители были подвергнуты обыску. Входы и выходы были заперты. Никакие полицейские меры, однако, не помогали. Тогда вызвался почтамтский чиновник Балахнин. — Позвольте, ваше сиятельство,— сказал он огорченной даме,— позвольте я пущу по следу вора мою собаку, ирландского сеттера Ральфа. — Ах, пожалуйста, сделайте милость! Ведь колье это — фамильное сокровище нашего рода, подаренное царицей Екатериной Великой моему прапрадеду. Полиция подтвердила, что собака действительно очень умна и всему городу известна своим примерным поведением. Дала статс-дама обнюхать Ральфу свое манто, свое платье, руки и перчатки. Начальство отрядило на помощь Ральфу двух сыщиков, и они пошли вчетвером. Ральф сразу понял, что от него ждут... Сначала нырнул в узкий забытый лаз на краю сада, а потом по¬вел и повел, ни разу не сбившись со следа, пока не привел в гостиницу Коняхина, где собиралось всяческое рак-ло. А войдя в трактир, Ральф прямо остановился перед столом, где бражничал известный всему Харькову Митька Легунов, опустившийся дворянский сын, скандалист, мошенник и пройдоха. Сыщики его — цап!—где колье? Не стал и отлынивать. Сразу вытащил из-за пазухи. «Эту вещицу, говорит, я на улице нашел и только что собирался объявить о ней... в участке». Статс-дама со слезами на глазах горячо благодарила Балахнина. Предлагала за труды хорошее вознаграждение, но Балахнин вежливо отказался: — Это не я сделал, а мой друг Ральф. Дайте ему из вашей милой ручки кусок сахара. Он очень доволен останется. Тут и конец об этой необыкновенной собаке. Надо прибавить лишь одно. Знатная дама все-таки прислала Балахнину из Петербурга золотой жетон с надписью: «Я Ральф — друг людей». Многие люди, знавшие или только видевшие знаменитого харьковского пса, говорили: «Жаль только, что он лишен дара речи». Но кто знает, был ли бы счастлив говорящий Ральф? А. Куприн , т.8,стр.422-425.
Юрий: И.С.Тургенев т.1, стр.20-21. Записки охотника, Ермолай и мельничиха. Итак, мы с Ермолаем отправились на тягу; но извините, господа: я должен вас сперва познакомить с Ермолаем. Вообразите себе человека лет сорока пяти, высокого, худого, с длинным и тонким носом, узким лбом, серыми глазками, взъерошенными волосами и широкими насмешливыми губами. Этот человек ходил и зиму и лето в желтоватом нанковом кафтане немецкого покроя, но подпоя-сывался кушаком; носил синие шаровары и шапку со смушками, подаренную ему, в веселый час, разорившимся помещиком. К кушаку привязывались два мешка, один спереди, искусно перекрученный на две половины, для пороху и для дроби, другой сзади — для дичи; хлопки же Ермолай доставал из собственной, по-видимому неистощимой, шапки. Он бы легко мог на деньги, вырученные им за проданную дичь, купить себе патронташ и суму, но ни разу даже не подумал о подобной покупке и продолжал заряжать свое ружье по-прежнему, возбуждая изумление зрителей искусством, с каким он избегал опасности просыпать или смешать дробь и порох. Ружье у него было одноствольное, с кремнем, одаренное притом скверной привычкой жестоко «отдавать», отчего у Ермолая правая щека всегда была пухлее левой. Как он попадал из этого ружья — и хитрому человеку не придумать, но попадал. Была у него и легавая собака, по прозванью Валетка, преудивительное созданье. Ермолай никогда ее не кормил. «Стану я пса кормить,— рассуждал он,— притом пес — животное умное, сам найдет себе пропитанье». И действительно: хотя Валетка поражал даже равнодушного прохожего своей чрезмерной худобой, но жил, и долго жил; даже, несмотря на свое бедственное положенье, ни разу не пропадал и не изъявлял желанья покинуть своего хозяина. Раз как-то, в юные годы, он отлучился на два дня, увлеченный любовью; но эта дурь скоро с него соскочила. Замечательнейшим свойством Балетки было его непостижимое равнодушие ко всему на свете... Если б речь шла не о собаке, я бы употребил слово: разочарованность. Он обыкновенно сидел, подвернувши под себя свой куцый хвост, хмурился, вздрагивал по временам и никогда не улыбался. (Известно, что собаки имеют способность улыбаться, и даже очень мило улыбаться.) Он был крайне безобразен, и ни один праздный дворовый человек не упускал случая ядовито насмеяться над его наружностью; но все эти насмешки и даже удары Валетка переносил с удивительным хладнокровием. Особенное удовольствие доставлял он поварам, которые тотчас отрывались от дела и с криком и бранью пускались за ним в погоню, когда он, по слабости, свойственной не одним собакам, просовывал свое голодное рыло- в полурастворенную дверь соблазнительно теплой и благовонной кухни. На охоте он отличался неутомимостью и чутье имел порядочное; но если случайно догонял подраненного зайца, то уж и съедал его с наслажденьем всего, до последней косточки, где-нибудь в прохладной тени, под зеленым кустом, в почтительном отдалении от Ермолая, ругавшегося на всех известных и неизвестных диалектах. Ермолай принадлежал одному из моих соседей, помещику старинного покроя. Помещики старинного покроя не любят «куликов» и придерживаются домашней живности. Разве только в необыкновенных случаях, как-то: во дни рождений, именин и выборов, повара старинных помещиков приступают к изготовлению долгоносых птиц и, войдя в азарт, свойственный русскому человеку, когда он сам хорошенько не знает, что делает, придумывают к ним такие мудреные приправы, что гости большей частью с любопытством и вниманием рассматривают поданные яства, но отведать их никак не решаются. Ермолаю было приказано доставлять на господскую кухню раз в месяц пары две тетеревей и куропаток, а в прочем позволялось ему жить где хочет и чем хочет. От него отказались, как от человека ни на какую работу не годного — «лядащего», как говорится у нас в Орле. Пороху и дроби, разумеется, ему не выдавали, следуя точно тем же правилам, в силу которых и он не кормил своей собаки. Ермолай был чеовек престранного рода: беззаботен, как птица, довольно говорлив, рассеян и неловок с виду; сильно любил выпить, не уживался на месте, на ходу шмыгал ногами и переваливался с боку на бок — и, шмыгая и переваливаясь, улепетывал верст шестьдесят в сутки. Он подвергался самым разнообразным приключениям: ночевал в болотах, на деревьях, на крышах, под мостами, сиживал не раз взаперти на чердаках, в погребах и сараях,
Ter: Деревня... Счастье – это когда…. Я люблю просыпаться рано утром, когда все еще спят. Выйдешь на крыльцо, сядешь на ступеньку, и видишь, как просыпается земля… Редкие птицы уже подают голос, где-то, неподалеку - на лугах у Мологи, токует тетерев… Лягушки, не отстают от тетеревов - их и спутать с ними можно, их бульканье разносится над рекой… Прислушаешься – вот и щелканье дупеля на току, почти перед домом… Светает… Сначала появляется светлая полоса на востоке, она расширяется и начинает менять цвета, как будто небо умывается холодной водой и розовеет от свежести, а потом розовый цвет набирает силу, становиться ярче, насыщеннее и вот рождается солнышко. Оно поднимается медленно, и наблюдать за этим процессом очень интересно, каждый новый восход солнца не похож на предыдущий. И вот вместе с солнцем окончательно просыпается все живое. Защебетали птицы, еще громче на разные голоса запели лягушки, из леса и с лугов доносится бормотание тетеревов, где-то над домом поднимается в высоту и падает с блеяньем бекас, а с другой стороны Мологи - петухи кукарекают : «Доброе утро всем!». А в нашей деревне еще все спят. Я же иду на Мологу. Как приятно войти в прохладную воду и плыть, кажется, что в этом мире только ты, река, небо и солнце. Душа растворяется в этой гармонии. С Крутца уже доносится хлопанье дверей и мычание коров, начинается новый день. Я счастливая иду домой. Вот и наша деревня потихоньку начала просыпаться – « Доброе утро, Ларушка!»- кричит Слава, он просыпается, наверное, самым первым, а , может, и вовсе не спал, потому что «трубы горят» и надо срочно что-нибудь найти, и погасить огонь. У меня он не просит, знает, что нет. Только в нашей деревне остались, наверное, такие имена, как «Ларушка, Зоюшка», как приятно это слышать. Это не просто имя мое прозвучало, это добро и нежность с головы до ног тебя окутало. Время пробежало незаметно, вот уже и восемь, можно выпускать на прогулку собак. Этот просто, но шумно – подталкиваемая нетерпеливыми лапами и головами дверь распахивается, с громким стуком ударяясь о стену, и с лаем вылетают пять собак, и радостно, на все стороны света, на своем собачьем языке говорят – «Доброе утро!» . В деревне к этому уже привыкли, да и я стараюсь соблюдать правила приличия – «Доброе утро!» мы лаем только после восьми, чтобы никого не будить. После завтрака , уже с улице, внук кричит: «Ба, а на рыбалку пойдем? А Сашка можно с нами пойдет?». Сашка - это внук Рябчиков, наших соседей через дом . Ребята дружат с самого начала, как мы сюда приехали, и как все ребята, то дерутся, то через пять минут мирятся, но радости делят вместе. Всей компанией мы идем к реке ловить рыбку. -Ба, гляди какая сорвалась! Во-о-о, какая! – показывает разводя руки, -Наверное, щука! Я соглашаюсь - зачем разочаровывать детей, пусть радуются пока нет забот. - Ба, а пироги будем печь? Кушать хочется! И мы тем же путем идем домой. Нет, я не иду на поводу своего внука, просто мне нравиться, когда он говорит «Ба, баушка» - это он быстро проговаривает бабушка, а получается - баушка. Мне нравится, когда он кричит в окно : -Ба, а можно мы здесь поедим! - И через окно уходит один поднос с едой, потом второй . .. Пока все не перекочует во двор. А от туда смех, визг, потом громкое – «Спасибо!», - и смех перемещается куда-то в глубь деревни. Нет никакой суеты, все делается само собой, постепенно, без натуги… Поговорила с Людой, соседкой с одной стороны, потом с Федоровной, это с другой стороны. Пока гуляла с собаками в лесу, на моем крыльце появились: лук, зелень… Все знают, что у нас нет огорода - времени мало, всего полтора месяца – только отпуск. Поэтому соседи делятся со мной своим урожаем, и делают это от чистого сердца, так же как и я стараюсь помочь им тоже от всей души. Вот бабушка Маша сидит на скамеечке, грустная - вчера уехали ее внуки, и в доме стало пусто... По себе знаю, когда мои все разъезжаются, одной кусок в горло не идет. - Баба Маша, пойдем чайку попьем! - Ой, пойдем, а то одной даже чай пить не хочется! Баба Маша спасла нашу деревню от полного выгорания деревни в 2002 году… Стояла жара, с апреля не было дождей, к сентябрю вокруг все хрустело, и в лесу, и в лугах, и даже у Мологи.… После обеда вся деревня вымерла, я случайно вышла на крыльцо, смотрю, бабушка Маша идет быстро-быстро к нам: - Дочка, смотри дым какой идет с поля, как бы не пожар! И мы уже начали кричать, и собирать людей, а кого можно было собрать – одни старики... Все побежали тушить пожар, огонь по траве добрался до сараев, и пламя переходило с одной постройки на другую, я ругалась с пожарными по телефону, с другой стороны на лодках переплавлялись люди из Крутца на помощь. Картина была страшная, часть домов сгорела, другие только занялись, взрывались баллоны с газом, шифер с крыш со свистом разлетался в разные стороны. Со стороны Мологи, с лугов, огонь подступал с другого края деревни… А народу – всего-то десятка полтора человек местных да из Крутца, с ведрами из колодца….Через два часа приехали пожарники, хотя в газете написали через сорок минут, но благодаря им, огонь остановили, и осталось цело хоть полдеревни. Если бы не баба Маша, сгорело бы все... Так получилось, что понятие - Дом, для меня это и наша деревня, а квартира в Москве -это просто ожидание перед возвращением в Дом, Домой! И очень не люблю, когда друзья спрашивают: - Вы едете на дачу? - Нет, мы едем Домой!… Это место, где душа отдыхает, и ощущаешь себя счастливой. Место, где живет любовь, добро и благодать. Дарите свою любовь, делайте добро и вы будете счастливы, потому что все хорошее, идущее от всего сердца, возвращается в приумноженном виде обратно. Это и есть счастье! Счастья всем!!!!
Юрий: А.Куприн ,т.8,стр.327-331 Вальдшнепы. Нас только двое: я и бурдастый белый пойнтер Джон, кобель чистой английской породы. Он обладает чудеснейшим верхним чутьем, на охоте строг и неутомим; ни воды, ни болота не боится. Но есть у него один порок, который тонкими охотниками считается совершенно портящим все прекрасные достоинства подружейной собаки. Он, увы, неравнодушен к зайцам. В прошлом году лесной объездчик Веревкин, натаскивая Джона, прозевал по небрежности, что полем, прямо на Джона, мчится, как оголтелый, осенний русачище. Ему бы тут надлежало сейчас же остановиться, притянуть к себе пса за ошейник и легонько его образумить плетью: «Ты, мол, сукин сын,— собака благороднейших кровей, и не тебе, как какому-нибудь выжлецу, гоняться за зайцами». А когда Веревкин успел , опамятоваться, пойнтер уже нагнал косоглазого и весь в крови заячьей стал его освежевывать. Правда, потом Веревкин отнял у него косого, но что тут толку? Хлебнувши горячей заячьей крови, стал английский кобелек совсем никуда не годным. Пробовали его и учить, и стыдить, и уговаривать, и наказывать, и плеткой его лупили несосветимо. Нет, ничем невозможно было у него эту страсть чертовскую из души выбить. Бывает, учует, бог знает из какой дали, крас- ную дичь: бекаса, дупеля, перепелку, утку, тетерева,"глухаря; учует и тянет по нему. Весь, как струна. Не дышит, ни кустиком, ни веточкой не зашуршит. Только на охотника оком взирает: «Видишь? Идешь?» И вот в в тот-то напряженный момент, когда охотник весь дрожит от волнения, принесет нечистая сила сумасбродного русака, и прощай всё. Ведь за полверсты их, проклятиков, Джон учуивал. Бросит живой, пахучий след и айда сломя голову. Только его и видели. Вернется домой к вечеру. Морда вся в крови. Бить его станут — молчит: «Знаю, мол, что виноват, и сам не рад этой противной шали. А вот ничего с ней поделать не могу. Бейте! Заслужил!» Да и сам объездчик Веревкин, после того как знаменитого пса испортил, стал шибко винцом баловаться и охотничий азарт потерял. А какой был охотник! какой знаток! По охоте-то он во всей Новгородской губернии вторым после великого охотника, Константина Иваныча Трусова, помещика, считался. И вот погиб человек за собаку. Но теперь, в этот весенний вечер, и я и Джон оба идем спокойные и уверенные в себе. Ничто на свете нас не волнует, кроме того, что сейчас вот-вот из неведомой дали послышатся первые едва внятные звуки вальд-шнепиной тяги. И никакие зайцы нам не помешают. Осень и зима — вот это заячьи времена года, когда зайцы бегают по чернотропу и испещряют следами белые снега. А ранней весною зайцы куда-то исчезают, прячутся, а куда именно — никому не известно из людей и охотников. Начинающее потухать синее небо все в белых барашках; закат тихий, розовый — приметы хорошей погоды на завтрашний день. Мы уже давно и далеко отошли от человеческих домов; идем узкими тропами, наезженными колеями, переходя через болота, ручьи и речушки по древесным гатям, которые местные крестьяне называют лавами. Нам надо найти такое гладкое и сухое местечко, которое, с одной стороны, было бы удобно для прицела и выстрела, а с другой — заманчиво для вальдшнепов, пролетающих в блаженном безумии всемогущего тока. Пахнет завязями ольхи: ее длинные сережки терпко благоухают, подобно клейкому тополю. Березовые распускающиеся листочки посылают свой смолистый аромат. Джон начинает волноваться. Его слух, конечно, слабее, чем у кошки, но он во много-много раз острее, чем у человека, которого природа скудно одарила всеми чувствами, дав ему взамен огромное обладание умом, делающим его то великим, то несчастным. Для меня уже несомненно, что Джон в расстоянии, недоступном для моего слуха, успел поймать и опознать звуки вальдшнепа, стремительно летящего на ток. Я пристально гляжу на собаку, как красив в эту минуту гладкий, белый, сильный, весь дрожащий пойнтер. Его нетерпеливая морда обращена на северо-восток. Каждый мускул его напряжен изо всей силы. Я знаю, что ему хочется визгом известить меня, тугоухого: уже близко передовой вальдшнеп. Но на охоте есть суровый закон, строго запрещающий в охоте на дичь и людям и собакам всякие звуки и слова, не идущие к делу; и Джон молчит, содрогаясь всеми мускулами тела. И в его глазах, с мольбою обращенных ко мне, я ясно читаю:«Да неужели ты не слышишь, жалкий, беспомощный человек, что он летит на нас, что он уже близок. Бери же, наконец, в руки свое железное длинное орудие, которое извергает гром, и огонь, и смерть. Зачем ты тянешь время? О глупое, неловкое животное, лишенное благородных инстинктов!» Мне становится стыдно перед собакой, и я загораюсь охотничьим пламенем, уши мои как будто бы разверзаются, и теперь с ясностью и со страстью я узнаю снова давно знакомые мне два колена вальдшнепиной тяги. Сначала два харкающих звука, хру-хру, и тотчас же за ними два нежных свистка, фью-фью. — Хру-хру, хру-хру, фью-фью. Хру-хру, фью-фью, хру-хру, фью-фью. У кого из ружейных охотников не дрожали руки и не холодели щеки при первом выстреле в весеннего вальдшнепа на току? Так и я с бледными губами и с дрожа¬щим сердцем навел прицел. Вальдшнеп летел прямо как пуля. Я нажал на собачку. Ахнул со звоном оглушитель¬ный выстрел. Загудело в ушах, приклад больно отдал в левое плечо ', и сурово запахло порохом. Джон, неистово трясясь от восторга, спрашивал глазами: «Что же we велишь принести птицу? Ты только приказывай, о огненный человек. Ты только бей их, а я тебе их всех до одного перетаскаю, хоть всех, которые есть на свете». — Шерш,— сказал я, и Джон красиво, точно в воду, нырнул в глубокую чащобу. Он выкатился из кустов не позже двух минут, но за это время я успел увидеть сквозь темнеющий закат, что против меня на пригорочке в камышах стояла Устинья, старшая дочка лесника, здоровая, веселая и красивая девка. Я пригрозил ей не сердито пальцем — не шуми, мол, и деревьев не шатай. И она, понявши, успокоительно кивнула два раза голо-вой: «Это я понимаю, недаром лесника дочка». Я убил за эту тягу двенадцать вальдшнепов. Все пле¬чо отбило тяжелое ружье, да и устал я. Джон разобиделся на меня — зачем прекращаешь охоту. У них теперь самый лёт пошел. Всех бы их перебили, сколько есть на свете. Но я уперся. Был у меня такой охотничий завет: убей столько, сколько съесть можешь, а больше стрелять — уж это совсем напрасно. Я и так четыре штуки по глупой жадности ухлопал. Пришлось отдать в по-дарок Устинье. Уж очень смешно с ней торговаться было. Языкатая она девчонка была. Я говорю: — Вот тебе, Устюша, четыре вальдшнепа, а ты меня один разок поцелуй. — Эка, ты бесстыжий какой. Да ведь мы с тобой на крестинах у Бобылевых покумились, кумом да кумой сделались. А кумовьям — ты спроси хоть любого попа, он тебе скажет, что куму и куме любовью заниматься — это грех самый тяжелый и непростимый. — Да то любовь, а то поцелуй с кумою, и на пасхе и при водочке целоваться нисколько не зазорно. — Так ты и приходи на пасху, тогда я тебя и три раза с удовольствием расцелую. — Да постой, Устюша, ты это дело не с той стороны разбираешь. В брак мы с тобой, кума с кумом, ни¬как не можем вступать, и поп нас венчать никогда не станет. А целоваться-то нам ничуть не заказано, и це-ловаться мы можем, где захотим и сколько захотим, и нам это будет отнюдь не поцелуй, а как бы ликование безгрешное, апостольское. А она вдруг как расхохочется. — Знаю я это, знаю... Ты его считай за апостола, а он хуже кобеля пестрого. Вон на Джонкин манер... Славная она была девка, эта Егорова Устюша. А перед войной я жениха нашел подходящего, помощника механика на паровозе, Ильюшку Лаптева. Сам и посаженым отцом был у них на свадьбе. Эх, парочка какая была ладная. Посмотреть было любо на них. Да вот пришла эта война проклятущая, а потом эти колхозы и другая неразбериха. И где они все: и лесник Егор, и Ильюша с Устюшей, и объездчик Веревкин, и все грамотные лесничие, и охота русская, и хозяйство русское, и прежние наши охотничьи собаки. Все как помелом смело. Ничего не осталось. А почему? Кто это объяснит? Темнеет. Трудно видеть предметы. Я укладываю в ягдташ длинноносых вальдшнепов и перекидываю через плечо ружье. Добрый, ласковый голос Устюши спрашивает: — Ужинать домой пойдете или у нас, у батюшки, поужинаете? — Если можно, то, пожалуй, к вам пойду. — Да сделайте милость. Вы парочку птиц мне дайте, я вперед побегу и для вас кулеш состряпаю. — Прекрасно,— говорю я. И я отлично знаю, что Устюшу вовсе не кулеш с вальдшнепом интересует, а мои незатейливые рассказы о морях, горах, народах, обычаях. Ум у нее светлый, любопытный и никогда не насытимый.
kuturiehunter: ВЕСЕННЯЯ ОХОТА Три натасчика на одной Базе – это перебор. После инцидента с Барином - Нужно искать жильё! Рядом – на тот случай, если буду судить в экспертной комиссии на Базе. В машине .сидит Собака, лежит ружьё в чехле. Еду на весеннюю охоту на Базу. Постою на .тяге… Заодно поищу жильё на сезон. Везти молодых собак некуда. На Базе народ гудит. Мест нет. Куда селиться? В баню! Парная занята, на полках расселись подсадные утки. Топчан свободен. Отлично! Утром поехала деревнями искать жильё. Дом свободен – хозяева живут в Москве. Телефона нет. Дом без хозяина – наследники в Москве. Телефон есть, но у человека, который будет через неделю. Да, дом сдаётся. С собаками? Нет! Полный облом! Вечером постояла на тяге. Летели далеко – не стреляла. Утром на Базу приехал Егерь. Что кислая? Рассказала… Так у Бывшего Егеря дом в дачном посёлке пустует! Телефон есть. Звоню Бывшему Егерю. Голос весёлый, в трубке – гомон. Известное дело – охота. Сейчас приеду. Мужички встретили весело, приглашают за стол. Не ребята, я за рулём. Сразу к делу. Да, есть дом! Вот – рядом. Хозяева не живут здесь семь лет, поговорю с ними. Неужели снова поможет?! Лет тринадцать назад, когда он ещё был Егерем, мне нужно было обстрелять тогда молодую Собаку. Ружья своего ещё не было. Первое ружьё, которое я держала в руках – это было его ружьё. И первый перепел был взят из этого ружья. Работает теперь в Москве. Спасибо!!! Вечером постояла на тяге. Друг подсказал место... С полем!
kuturiehunter: Смотрим жильё Позвонил Бывший Егерь – можно поговорить с Хозяйкой дачи. Еду вдоль стен красивого монастыря. Хозяйка работает в Православной школе. Выходит испуганная женщина, садится в машину. Осторожно расспрашивает. Похоже, не знает, что на её даче будет жить несколько собак. Собачка будет жить на веранде? Конечно! Чтобы не отвечать на вопросы, начинаю сама расспрашивать. Муж умер, всё бросила, уехала. Дети выросли, но младшая ещё учится – деньги нужны. Если приедет сын, скажите, что Вы - моя подруга. Конечно! …Шестнадцать лет езжу этой дорогой, а привыкнуть к этим красотам не могу! Приехали. Нет, туда на машине не подъехать. Дождь прошёл, дорогу развезло. Идём раскисшей торфяной дорогой. Сосновый лес обступил кирпичные домики. У хозяйки глаза на мокром месте. Семь лет здесь не была. С тех пор, как умер муж. Пришли. Маленький домик из белого кирпича с крошечной деревянной верандой. Во дворе – наст сухой полёгшей травы, сквозь которую пробивается молодая крапива. Хозяйка плачет. В глубине двора вижу колодец. Обхожу дом вокруг, окна закрыты щитами. Осторожно спрашиваю – может, посмотрим, что внутри? Хозяйка перестаёт плакать. Ключа нет! Ехали, чтобы увидеть дом снаружи? Да… Пока идём к машине, думаю, что делать. До начала сезона две недели. Ехать сюда ещё раз – нет времени. Сейчас повезу Хозяйку на могилу мужа, потом назад – в Православную школу. Садимся в машину. Сколько Вы хотите за пять месяцев? Отдаю деньги, копию паспорта, обмениваемся расписками. На обратном пути Хозяйка вопросов не задаёт. Что внутри дома – не знает. Буду рассчитывать на лучшее… Как красиво вокруг!..
kuturiehunter: Благо… устраиваемся. На переднем сидении кверху ножками лежит газовая плита. Сзади до самих окон забит мягкими вещами салон. День праздничный, все едут на дачи. И мы – тоже. Месяцев на пять. Из соседних машин улыбаются люди. Необычно: клетка с перепелами, а рядом = охотничья собака. По пути заезжаю за собакой Друга. Радостно: из шумной Москвы – ближе к природе. Неопределённо: буду ли судить в этом сезоне. Тревожно: что увижу за дверями дачи. Глаза не сразу привыкают к темноте. ………На большее я и не рассчитывала… На втором этаже тоже всё сносно. Но чем это всё засыпано? Похоже на мышиный помёт. Нет, не похоже… Приехал сын Хозяйки. Снял щиты с окон. С любопытством оглядел «подругу» матери. Без электричества – на весь сезон? Отдраенный пол оказался жёлтеньким... Собаки радостно носятся по двору. Заснула сразу. Бессонница осталась в Москве. Утром устанавливала газовую плиту. Обнаружила, что для этого нужен газовый ключ. Где его взять в праздничный день? На базе! На Базе узнала, что судить в экспертной комиссии Базы я не буду; что, выезжая в луга, я должна заехать на Базу и ОТМЕТИТЬСЯ ; что каждые десять дней я должна оплачивать новую сезонку. Правда, газовый ключ мне дали… Завтра приедут три весёлые сестрички. Будем готовиться к их приезду!
Ter: ВЫХОДА НЕТ… Я сидела за столом и составляла меню, завтра должны приехать гости. Гости – это наши друзья, мы знакомы много лет, а в этом году мы все оказались на отдыхе в одно время. Только они живут в пяти километрах от нас. Вчера мы встретились в городе, куда ездили за продуктами, очень обрадовались этой встрече, и мы тут же пригласила их в гости, тем более, что они отдыхали одни, женщины их покинули на несколько дней, уехав в Питер на экскурсию. Учитывая, что за столом будут сидеть мужчины, обед должен быть вкусным, сытным и красиво оформленным. Муж сидел в углу и ворчал, мол, чего придумывать, в деревне на свежем воздухе всегда все вкусно. Но к его ворчанию, я давно привыкла и не обращала на это внимания. И так картошку сделаю фирменную в печке, это, когда в чугунок кладу картошку, сверху сливочное масло и чуть- чуть водички, ну и соль, перец и в печь, картошка получается - пальчики оближешь. Запеку мясо в тесте из ржаной муки и закусочка разная, и конечно пироги, какой без них обед, а на первое – борщ, тоже в печке запаренный, ну вот на бумаге все готово. Встала рано утром, растопила русскую печь. Очень люблю смотреть, как огонь снизу сначала маленькими язычками облизывает поленья, потом, набирая силу, языки становятся больше, пробираются сквозь поленья к верху и вот уже все полыхает. И очень красиво смотрятся угли, когда они переливаются то красным, то фиолетовым, то синим цветом. Разгребла угли по сторонами, поставила чугунки, теперь это до гостей будет томиться. Оставила место для противня с пирогами. На столе праздничная скатерть, приборы и закуска расставлены. Мы готовы к приезду гостей, а вот и они… В дом вошли четыре мужика, крепкие, красивые, любо дорого посмотреть. Обед удался, пока гости хвалили хозяйку, в хозяйка готовила чай, один из гостей- Николай, начал бодать тарелку с остатками еды, перебор... - Коленька, давай полежи, отдохни дружочек. Он согласился и пытался сам дойти до кровати, но ноги не слушались и подгибались. Но, славу богу, есть друзья, в беде не оставят. Еще какое то время Николай изображал Ваньку- Встаньку, пока не угомонился и не уснул. Мы уже попили чай, ребята собрались домой, а Колю решили не тормошить, проснется, сам приедет. Уже вечерело, когда проснулся Николай, долго озирался по сторонам, пытаясь понять, где он находится. -Коленька, это я Маша, узнал, ну молодец. -Нет, сейчас вечер, -да, ты устал немного, и мы положили тебя отдохнуть. -Нет, нет, не вчера – сегодня. Заулыбался, значит узнал, и понял, где он находится, слава богу. -Может чайку? – предложила я ему, и он обрадовался, - Я со вчерашнего дня ни чего не ел. Из памяти выпал наш совместный обед, ну что же и не такое бывает. Пока я наливала чай, муж вдруг сказал: «Коль, а может водочки?» Коля весь засветился: «Да-да, конечно, лучше водочки!» - Петь, ты с ума сошел? Ему же еще ехать? « Я как стекло, я в порядке полном»- то ли себя уговаривал, то ли меня убеждал Николай, трудно сказать, но выпить хотелось очень. - Ничего, я его провожу…. Мужики уехали. Я сидела и ждала возвращения мужа. Его не было уже часа три. Я знала, что это не спроста. Пыталась представить причину, его долгого отсутствия, но фантазии у меня было маловато, как оказалось. Ох, эта мужская дружба и взаимовыручка… Перед окном, наконец-то, останавливается наша машина из нее выходит…Не угадали не муж, а чужой мужчина, подошла к окну поближе разглядеть. Машина наша, а вышел Алексей, слава богу - свой. Рядом встает другая машина из нее бодро вылезает…нет, опять не угадали, Сергей. Выхожу на крыльцо и слышу: « Осторожней, осторожней, ноги, ноги вытаскивай, тащим…» И тело, на конец то вытащили из машины, тело оказалось очень знакомым. « Хозяйка, куда класть»- со смехом спросили ребята. Картина Репина « Не ждали». Ждала, конечно, но не такого. Аккуратно положив тело на ту же кровать, где перед этим отдыхал Николай. Как выяснилось, добрались они нормально. Стали пить чай, и тут Коля предложил: «А, может водочки?» Муж, человек интеллигентный, не мог отказать другу. Одно радует, что в осадок они выпали одновременно, а то не известно, сколько бы они провожали друг друга раз, запас НЗ у всех был большой, дня на три хватило бы обоим, а может и больше. За окном ночь, муж не то, что похрапывает, а храпит, стены дрожат, а я не сплю, вдруг милый с кроватки упадет, ушибется, или куда захочет, с крыльца навернется, жалко. Дождалась… Слышу за стенкой, какие то звуки отличные от храпа, вскакиваю, подбегаю и вижу, родной, что то ищет. -Милый, что ты ищешь?- А милый отвечает: - Выход… И тут я решила пошутить и говорю: - А выхода нет!.. Боже мой это растерянное лицо, испуг и шепот: -Как нет выхода? Не может быть… Глаза полны ужаса. Так стало его жалко, потерялся мужик в пространстве, выхода и того нет. Поцеловала в щечку и повела к выходу, вот радость то была. По лестнице вниз проводила, в вверх подняла, спать уложила, спи дорогой, у тебя тяжелый день был, да и ночь – сплошной стресс. И сама с чистой совестью - все сделала, для своего любимого, легла и сразу же уснула. А по утру, проснувшись, я подробно рассказала мужу, где и с кем он был после обеда, что делал и как добрался до дома. -Не может быть, я же все прекрасно помнил, да и выпил то всего нечего, правда, сколько не знаю. Вот Коля, он при мне упал, я это помню, а дальше… -Дорогой, послушай меня, не пей водку, вместо чая, козленочком или ….. станешь! Муж со мной согласился. -Чтоб я еще, да никогда…. Сколько лет прошло, а мы при встрече всегда вспоминаем эти проводы друзей, а это выражение : - А, может водочки? Стало крылатым у нас.
Андрей: Вот,вот,вот!!!С утра,да еще вместо чая,классика жанра!!!Но...ЕСТЬ ЕЩЕ ЖЕНЩИНЫ В РУССКИХ СЕЛЕНЬЯХ!!!!
Ter: Осенний охотничий сезон… М Эйсмонт. Этот осенний сезон, как и нынешний весенний, должен был заведомо отличаться от предыдущих – для Койру и Квинты он должен был стать первым в их, надеюсь, долгой и успешной охотничьей жизни. В этот сезон он вступали уже натасканными, с опытом успешных выступлений на испытаниях и не одних состязаниях. В конце июля их удалось и обстрелять в Белоомуте. Оставалось только решить, как мне одному охотиться с четырьмя собаками – Сартасом, Сорди и ее потомством. В Карелию, с обычным заездом за собаками в Вологодскую область, мы прибыли двумя машинами вечером 19-го августа. Чуть раньше туда уже прибыла небольшая команда Питерских гордонистов, планировавших провести здесь три-четыре дня. В деревне нас как всегда встретили радушные хозяева – Алексей и Люся. Небольшим отличием от прошлых лет было то, что кроме одной машины, набитой как всегда собаками, вторая была набита детьми от 8 до 12 лет, которых тоже предполагалось потихоньку приобщать к охоте, рыбалке и вообще к нормальной природе. Из разговоров с Алексеем выяснилось, что травы в этом году еще больше, что она еще гуще и еще выше, хотя как это может быть мне представлялось с трудом – и больше, и гуще, и выше, чем в прошлом году, казалось, просто быть не может. Но, как выяснилось, назавтра, Алексей не шутил… Вечером с друзьями-гордонистами мы обсудили завтрашние планы с учетом их незнания местности и довольно ограниченного времени. Ясным теплым солнечным утром мы выступили большой компанией, состоявшей из шести человек и четырех собак, моего Койру и трех гордонов – многоопытной Рады и молодых Ангары и Хантера. Маршрут должен был показать реальность присутствия птицы здесь и реальность возможности ее добыть. На первом же ягодном холме перед нами слетели тетерева, а на подъеме на второй Койру коротко потянул вверх, стал и тут же метрах в десяти впереди снялись три тетерева, один из которых был взят, с полем! Таким образом, наличие птицы и возможность ее добыть были успешно продемонстрированы, после чего я с чистой совестью мог вести гостей куда угодно. Так как травы оказалось именно столько, сколько и говорил накануне Алексей, то я решил отложить немного удовольствие путаться дальше в мышином горохе, и мы двинулись к лугам, где в любом случае надо было проверить не начался ли пролет дупеля. Километровый путь к кошеным лугам через заросшие травой поляны, крапивник, ольшаник и некось неожиданно уменьшил наши ряды – исчезли Ангара и ее хозяин – Саша… Тщетно с луга, покрытого изумрудной свежей отавой, мы взывали к Саше – он не откликнулся и не появился, зато появилась Ангара, писк электроошейника которой свидетельствовал о близком его присутствии, но он так и не появился. Поразмышляв и решив, что до деревни не более километра, так что заблудиться невозможно, мы двинулись дальше. Не найдя ничего в лугах мы кругом через бор вернулись, завершив пятичасовой осмотр местности подъемом двух коростелей уже у самой деревни, из которых один был взят, а второй, не смотря на усердные поиски четырех собак, был утерян в полутораметровых зарослях на болоте. Саша, как мы и предполагали, не потерялся совсем, но вернулся только часа через три после нас сильно недовольный всеобщей несообразительностью – и людской и собачьей. Вечером по расписанию я вышел с Сорди, с которой в полной мере вкусил все прелести замечательного разнотравья, что, впрочем, было вполне компенсировано удовольствием от ее виртуозной работы по тетереву, который был успешно взят. В дальнейшем я уже давал только устные рекомендации и наши гости сами осваивали здешние места. Как я уже говорил, охотиться предстояло с четырьмя собаками. Через день ходил на охоту Сартас - из уважения к возрасту и из-за неожиданной существенной прибавки в весе (сказались два с половиной месяца в деревне в компании с тещей, не отказывавшей ему в его кулинарных пристрастиях). Каждый день по полдня ходила Сорди, через день по полдня ходили молодые. С молодыми я ходил в основном в луга – оба оказались пока слишком азартны для работы по тетереву в условиях мелколесья, и невысоких зарослей на брусничниках – тетерева снимались от их топота задолго до подхода на выстрел. Зато в лугах и по канавам они работали очень хорошо. Поначалу нам попадался только коростель и бекас, потом стал появляться и дупель. На некошеных лугах очень приятно было охотиться на коростеля, которого в этом году было здесь очень много, он хорошо держал стойку, а при посыле собаки даже не пытался бежать – густая и плотная трава заставляла его сразу взлетать. Главное - терпение, которого вначале не хватало и в результате три птицы были полностью разбиты… Ни одного выстрела без стойки и правильной работы сделано не было, даже когда был большой соблазн – близко взлетевший тетерев или рябчик, или когда Квинта единственный раз погнала, первого найденного дупеля. А дело было так: метрах в пятидесяти-семидесяти впереди от меня она перешла с хорошего хода на потяжку, длинно протянула и твердо стала. Я стал подходить, собираясь сначала сфотографировать ее на стойке – для выстрела было еще далековато, еще чуть-чуть и можно снимать, а потом уже и посылать. Вдруг метрах в десяти-пятнадцати перед ней дупель слетает и перелетает вперед метра на три, но собака также твердо стоит, я иду, уже отбросив мысль о съемке, как вдруг дупель опять слетает и перелетает метров на десять правее в сторону, вот тут она уже не выдержала и погнала, правда, не далеко, метров двадцать… Так этот дупель и не стал первым добытым, первым он достался Койру. С Сартасом ходили исключительно на близлежащие холмы, возраст и лишний вес конечно, сильно сказывались, через каждые полчаса приходилось делать перерыв, чтобы он отдышался, так как заставить его ходить пешком было невозможно, только причуяная птица заставляла его притормозить, и тогда он подводил меня на выстрел даже к уже сбивающимся в стаи молодым петухам, и к старикам-одиночкам. Сорди тоже все лето отдыхала и сначала тоже была далека от рабочих кондиций, так как очень редко я брал ее в луга – почти все время было отдано молодым, но сейчас пришло ее время, и она в полной мере пользовалась этим, прекрасно работая и в лугах, и в лесу, пару раз она даже подала мне дупеля, хотя тугая подводка по-прежнему осталась… Сначала было практически все время ясно и жарко, с еле ощутимым ветерком, было очень сухо, так что грибов практически не было, зато было достаточно брусники. Как всегда множество следов медведя, везде - кроме специально засеянных для него овсом полян с засидками. В перерывах между охотой почти каждый день мы купались, Койру и Квинта здесь впервые начали плавать, хотя до этого летом даже в самую жару они не испытывали никакого желания заходить в воду, а я особо не настаивал на этом - всему свое время. Потом подул сильный юго-западный ветер, принесший похолодание и дожди, пеленой выползавшие из-за Путкозера. Ходить стало гораздо легче, да и комаров и мошки стало много меньше. В конце погода стала совсем осенней, дупель стал прибывать с каждым днем, и собакам доводилось все больше и больше работать. Вальдшнепа тоже было много, но держался он в таких крепях, что добыть его было очень трудно. В последний день с утра до ночи с очень небольшими перерывами шел дождь, так что нам с Сорди в один из кратких перерывов удалось взять только пару бекасов, а до дупеля добраться помешал дождь. Этот дождь сопровождал нас и почти всю дорогу назад, в Вологодскую область, так что песчаная лесовозная дорога к деревне стала больше похожа на весеннюю, я пытался сначала считать лужи, но вскоре сбился и стал считать только те, которые были длиннее десятка метров, их оказалось на пятнадцатикилометровом пути около сотни… Утром я поехал в Устюжну за путевками и, едва выехав на основную дорогу из деревни, догнал хорошо знакомую вишневую длинную Ниву – это И.П.Канавец тоже направился в Устюжну за путевками, вновь мы встретились уже дома у С.Л.Бермана, который в подробностях описал, что сейчас и где есть. Картина оказалась не очень радужной – дупеля нет вообще, бекаса очень мало, кое-где до сих пор есть немного перепела, есть коростель, тетерев, глухарь… Вечером после только что прошедшей грозы мы съездили на Перья с Квинтой, засидевшейся с Карелии, одного дупеля мы все-таки нашли, но это был первый и последний найденный нами дупель, кроме этого, был еще бекас и утка. Работа по дупелю была хорошей и четкой, но вполне обыкновенной, а вот ее работа по бекасу меня порадовала и удивила. Перские луга раскинулись длинными пологими складками, почти перпендикулярно идущими от Мологи до леса примерно километровой длины, и эти волны тянутся вдоль вдоль Мологи примерно три - четыре километра, кончаясь лесом, далее переходящим в заросшие Кузьминские луга со множеством небольших озерец. Здесь постоянно выпасают скот и отава довольно короткая, ходить очень удобно. Так как заведомо было известно, что птицы здесь мало, то я отпускал Квинту почти во всю ширину луга, да и вперед позволял уходить достаточно далеко. Проходив по пустому после первого дупеля, найденного почти у самой машины на ручье, минут сорок, я решил вернуться вновь к ручью и собирался пройти его до самого леса. Квинта широким челноком шла по пологим, но иногда довольно высоким складкам, каждый раз скрываясь из виду во впадинах между ними, она была метрах в пятиста от меня, когда, появившись на гребне очередной гряды, потянула на ветер, прошла метров десять на потяжке и стала. Я быстро пошел к ней, периодически теряя ее из виду на спуске, и тогда боясь, что повторится история с дупелем, и она погонит птицу не видя меня. Но она твердо и красиво стояла, я приближался, до нее было уже метров двести, как вдруг она продвинулась вперед, и я подумал, что все – сейчас она поднимет птицу сама. Но она остановилась и легла, я торопился к ней, она лежа повернула голову ко мне и вновь уставилась вперед, еще сильнее вытянувшись. Мне оставалось до нее метров пятьдесят, как вдруг она поднялась, опять обернулась на меня, и вновь замерла в красивой напряженной стойке вытянувшись вперед. Я подошел к ней сбоку и послал ее, тремя прыжками она подала пару бекасов, взлетевших метрах двадцати прямо по носу. Жаль, не получилось удачного дуплета! В последующие дни мы обходили вместе то с Сартасом, то с другими собаками пойму Мологи рядом с деревней и близлежащий лес. Сначала мы не находили ничего кроме коростеля , но как-то в один из выходов я взял Сорди и Койру, мы отошли недалеко от деревни, полюбовались в очередной раз на развалины усадьбы в Крутце на том берегу Мологи и направились вверх по пойме к Устью-Кировскому. Мы не торопясь шли на ветер, собаки работали, не мешая друг другу. Более опытная Сорди шла чуть впереди, Койру челночил поближе ко мне, они расходились достаточно широко, так что необысканных мест практически не оставалось. Мы приблизились к небольшому островку ольшаника, Сорди оказалась слева от него, а Койру - справа, оба явно что-то причуяли – между ними было метров семьдесят. Но вели они себя совершенно по-разному: Сорди резко замедлила ход, припала к земле и пошла на потяжке, а Койру тоже замедлив ход, наоборот, еще выше поднял голову, но резко сузил челнок. По Сорди я понял – здесь где-то тетерев, но что же у Койру? Мне было хорошо видно, как Сорди распутывает след, не утыкаясь носом в землю, но приподняв голову и сама прижимаясь к земле, а Койру чертит очень плотные параллели, временами теряя неизвестное нечто с чутья, но быстро вновь находя, еще сильнее поднимая голову, и постепенно сужая челнок. Оба с разных сторон приближались к маленькой сосенке перед ольшаником. Между ними было не более двадцати метров, как оба стали, одна припав телом к земле и подняв вверх нос, второй, стоя в полный рост с высоко поднятой головой и вытянувшись вперед. В тот же момент из-под сосенки на меня вылетел молодой, еще не перелинявший, петух. Выстрел и петух падает в заросли Иван-чая. Оба, не тронувшиеся с места при выстреле, тут же бросились за ним, а я за ними, и во время – Койру, подоспевший к петуху первым, попытался принести его мне, но не смог увернутся от Сорди, успевшей крепко вцепиться в хвост и тянувшей петуха назад. Там же в пойме Мологи Квинта изобразила нечто похожее на анонс. Обежав со стороны Мологи узкую полоску ольшаника, вытянутую вдоль реки, она явно что-то причуяла. Я сбоку сквозь кусты хорошо видел как она остановилась, высоко подняла голову и шумно вдыхала воздух, но затем не полезла вглубь кустов как обычно, а вернулась ко мне, прыгнув пару раз на меня, она вернулась к тому же месту и уже твердо стала перед зарослями, я пошел за ней и зря, поднятый по посылу вальдшнеп, естественно, вылетел с другой стороны, и увидел я его уже когда он показался за ольшаником и полетел вдоль реки. В Карелии у молодых не очень получалось в крепях, небольших полянах и в лесу, здесь же уже стало много лучше, но, на найденного Квинтой в густом березняке вальдшнепа, мне не удавалось даже вскинуть стволы. Но вот заросшая молодыми не высокими соснами полянка, Квинта замедлилась, коротко потянула и крепко стала метрах в пятнадцати передо мной, я подошел поближе и послал - впереди в траве взметнулись длинные уши, каюсь, но я выстрелил – для первопольной собаки хорошая работа обязательно должна заканчиваться выстрелом....и соответствующим результатом… Но с каждым выходом опыта у них прибавлялось, и вот уже из под Квинты в лесу взята молодая глухарка из выводка, которую нашел Койру, ставший по битой птице и почти вытащивший ее вверх ко мне по крутому склону, почти, потому что подоспевшая Квинта усиленно пыталась ему помочь. Усиленные поиски дупеля результата не дали – там, где он был в прошлом году, были только коростель и зайцы. Ну и судя по количествам встреч с зайцем, по которому довелось поработать и Койру, и Сорди, в ноябре нам будет, чем заняться. А иллюстрации можно посмотреть здесь: http://www.huntpics.ru/showgallery.php?cat=881
kuturiehunter: Осваиваем новое пространство. Гуляю с собаками вокруг дачного посёлка. Когда-то офицеры строили эти дома для себя. Но электричество не провели, хорошей воды здесь нет ( торфяники ), комаров – туча. Пять домов заселены, остальные – заброшены. Дорожка проложена вдоль соснового леса, огибает последний дом и идёт вдоль канала, за которым начинается кустарник, неглубоко залитый водой. Маленькая гадюка смотрит удивлённо. Людей она здесь видит редко. Держу всех собак в поле зрения. Скрываются ненадолго, возвращаются. Мы здесь! И снова – по дорожке. Что-то долго нет Кутьки… И Мары!.. Собрала всех – жду. Появились – мокрые и счастливые: « Мы - нашли!!!» Таак… Гулять здесь нельзя! Налаживаю быт. Мясо для собак, переложив крапивой, храню в ведре, спущенном в колодец. Воду из колодца фильтрую. Проблема: задувает газ. Ищу подходящее место для плиты. В туалете нет дверцы. Молодые собаки заинтересовались. Что придумать? Прикручиваю дверцу от шкафа. Я ещё долго буду обустраивать это жильё. Продавцы из хозяйственного магазина меня уже знают. То ручка нужна, то крючок, то пластина с тремя отверстиями (?). -А зачем Вам это? -Если расскажу – будете смеяться… Показываю собакам подсадного перепела. Интерес, безусловно, есть. Но чётко стоит только одна. Страсти – море. С Кутькой, своей собакой, езжу в луга. Ищу ток. Знаю, где он есть, да мне туда нельзя. В других местах – пока не нашла. Заезжаю на Базу. Пообщаться. Узнаю, что на летучке обсуждалось, что мои собаки разогнали тетеревиный ток рядом с дачным посёлком. Деревенские видели. Вспомнила счастливых Кутьку и Мару… Также мне доложили, где и когда меня видели в лугах. Говорю, что ОТМЕЧАТЬСЯ не буду – не должна! Просить разрешения съездить на запрещённый ток в такой ситуации – бессмысленно. Ночью слышала со стороны леса гул. Или вой?..
kuturiehunter: «Запрещённый» ток. Работа с собакой на току – таинство необыкновенное. Это когда у собаки всё в первый раз. Наверное, самый эмоциональный эпизод в процессе натаски. И самый важный. Ток я не нашла. На том месте, где он был в прошлом году, стоят скамьи и стол. Прямо посреди луга. Решаюсь ехать на «запрещённый» ток. Послушаю, а там будет видно. Подъезжаю, вижу – два человека с собаками уже работают(!) на току. Подходят, начинаю объяснять, почему на току нельзя работать с кардой. В это время подъезжает ещё один человек с собакой. Ему разрешили здесь поработать, а заодно поручили проверить, кто без разрешения посещает «запрещённый» ток. Он распускает карду и начинает работать. Сажусь в машину и уезжаю. Так меня «прижучили». Потом этот человек подошёл и извинился. Всем хочется поработать на току, и некоторым на определённых условиях это разрешают. Время идёт, птицы нет. Ток не нашла. Каждый мой шаг в лугах – под контролем. Бывший Егерь сказал: «Да не показывайся ты на Базе! Оплатила сезонку – работай.» Трудно без общения с людьми, с которыми провела шестнадцать сезонов рядом… Заканчивается десятидневный(!) срок действия сезонки. Решаюсь идти к Директору охотхозяйства. У Директора выясняю, что мне надо оплатить не десять сезонных натасок до конца сезона, а только три. Я «неправильно» поняла. Больше по этому поводу меня никто не беспокоил. Договорились. Также узнала, что вой у моей дачи – это вой волков. Их в этом году – как никогда. Конечно, на «запрещённый» ток я съездила. Выхода не было. Во втором часу ночи. Испытала такой страх быть «прижученной», что когда выехала на шоссе, в безопасное место, у меня началась рвота. Главное я поняла: мне объявили войну. Психологическую и экономическую. Три натасчика в одних угодьях – тоже перебор?
Ter: Тему портить не буду, поэтому свой отклик на рассказ Кутюрье напишу в разделе наши собаки.
вин: может быть тоже сюда перенести? http://redsetter.borda.ru/?1-1-60-00000025-000-0-0-1153420011
Ter: Да мы хотели вообще все в одном месте собрать, а Н.Б. там бы убрала. Я начала переносить, но не все получается. Хотелось бы помощи и совета. И конечно своих рассказов из жизни, ведь столько можно вспомнить и смешного и нужного, интересного. Я пока случай в Каданке описывала, так смеялась, все это стоит перед глазами обхохочешься над мужиками. А приятные воспоминания продлевают жизнь. Так что не стесняйтесь, пишите и не только об охоте, а вообще....
Ter: Продолжаем переносить: И такое бывает... М.Эйсмонт Дело было в конце восьмидесятых годов, в Вологодской области под Грязовцом. Место это моему приятелю Андрею еще в Каданке подсказал Ю.И.Гамов, не раз охотившийся в этих местах. Наша небольшая компания состояла из меня, Андрея, его приятеля Кирилла и двух наших ирландцев – моей Сорди и Джоя Андрея. До места мы добрались на новой Ниве Андрея. Сейчас я могу только удивляться, как мало всего было взято собой на нас троих и двух собак, так как сейчас мой обычный багаж, не говоря уже о людях и собаках, не поместился бы и в трех Нивах… Мы приехали на место, и довольно быстро отыскали дом на самом краю довольно большой деревни. Нам это очень понравилось, так как отпадали проблемы с выгулом собак, да и выйти из дома прямо в угодья гораздо приятнее, чем идти через всю, как я уже упомянул, довольно большую деревню. Хозяин дома сидел на крыльце. Потребовалась лишь ссылка на Юрия Ивановича, и короткие переговоры с хозяином по имени Гена завершились предоставлением нам комнаты, в которой нам предстояло провести десять дней охоты. В чистом и опрятном доме нас удивило число телевизоров, их было штук пятьдесят, не меньше – «Темпы», «Рекорды», «Рубины», «Старты»… громоздились и в сенях и на кухне и в комнатах. Часть из них служила полками, часть была включена. Быстро удовлетворив наше любопытство по поводу такой обеспеченности телевизорами простого деревенского дома - как оказалось, незначительная часть из них была в работоспособном состоянии, а большая часть находилась в ремонте – этим он подрабатывал, Гена вскоре удалился – он работал сварщиком на ферме, несколько удивив нас твердостью отказа от обеда и рюмки за знакомство, прибытие и т.д., тем более, спиртное было тогда большим дефицитом. Впоследствии это стало для нас еще более удивительным, так как трезвым Гену мы больше практически не видели. Мы пообедали и пошли посмотреть окрестности, уже смеркалось. За домом открывался живописный вид, который даже не очень портили красные мелиоративные дренажные трубы, с некоторой фантазией разбросанные по болоту, тянущемуся до видневшегося примерно в километре леса. Впрочем, как оказалось эти трубы совсем не мешали ни дупелю, ни бекасу, которых наши собаки нашли в достаточном количестве, кроме того у леса был найден тетеревиный выводок. Потом мы дошли до цепи небольших заросших озерец, где, к удовольствию Андрея, большого любителя утиной охоты, подняли не один десяток уток. В целом, все увиденное нас порадовало, так что домой мы вернулись в предвкушении завтрашней удачной охоты. Дома мы нашли уже вернувшегося с работы Гену, занятого распаковкой объемистой посылки. - Что, еще телевизор? – поинтересовался я. Гена объяснил происхождение посылки: - Сестра у меня в Онеге, вот и шлет, - и добавил: - Она на спиртзаводе там работает. Посылка была упакована хорошо, так что Гене пришлось потрудиться, последовательно снимая запечатанную сургучом матерчатую упаковку, потом несколько слоев жесткой упаковочной бумаги, прежде чем он добрался до фанерного ящика. Открыв крышку, Гена начал вынимать содержимое, которое оказалось плотно сложенными пачками «Памира», дефицит табачных изделий начался существенно позже, поэтому такое содержимое показалось нам несколько неожиданным, похоже, неожиданным было оно и для Гены. И эта неожиданность оказалась явно неприятной, что ясно отражалось на Генином лице. - Вот дура-то, дура! – в сердцах сказал он, обеими руками выгребая бело-коричневые пачки, и громоздя их горой рядом с ящиком. - Н-е-ет! Есть! – воскликнул он, извлекая литровую бутылку. Выбрана была лишь половина ящика, но Гену оставшееся уже не интересовало и он перестал громоздить горы на столе. - Она мне всегда ко дню рождения шлет! - пояснил он, с довольным видом ставя бутыль на стол, - А то эту - пока-а-а дождешься, - и он кивнул на печь, где стоял сорокалитровый бидон с брагой. Мы поужинали. На этот раз Гена не отказался ни от одной рюмки, число которых мы, правда, строго ограничили и для него, и для себя – все-таки завтра на охоту. Распросы Гены о здешних местах ничего не дали - к охоте он был более, чем равнодушен и ничего более путного, чем: - Выйдешь, пойдешь направо через болото, мимо озер до пены. Пену перешел, и давай! Километров пятнадцать - там все - и клюква, и глухарь, там и утки есть…,- от него добиться не удалось. Утро выдалось сырым и туманным, ничего толком не выяснив накануне у Гены, мы решили обойти окрестности и посмотреть, что здесь есть еще кроме уже виденного, оставив болото перед домом и тем более неизвестную «пену» на потом. От дома тянулась тропа, обходящая деревню справа, по ней мы и двинулись, вскоре она вывела нас на широкую поляну, заполненную большим стадом овец. Лезть в кусты и обходить их нам не хотелось, овцы же сгрудились плотной толпой в дальнем краю, загораживая нам проход. Надо было их как-то разогнать и здесь нам на помощь пришли собаки. Оба, и Сорди, и Джой, стремительно понеслись к овцам, разрезали стадо на две части, которые стали обтекать края поляны, освобождая нам путь по центру. Мы с Андреем с изумлением наблюдали работу наших легавых-овчарок, которая была выполнена ими с видимым удовольствием и безо всяких команд – оба быстро и молча разделили стадо практически пополам, собрали свои половинки стада сзади нас, и встали каждый против своей молча, и, как будто, ожидая наших дальнейших распоряжений насчет стада… Миновав поляну, мы вышли на луга, пересеченные небольшими оврагами, кустами и небольшими полосами леса, здесь мы разделились. Я с Сорди взял левее, Андрей с Кириллом и Джоем двинулись правее. Вскоре я услыхал дуплет с их стороны, потом еще один, охота началась! Мы с Сорди за этот выход взяли трех дупелей, пару коростелей и бекаса и возвратились довольные домой к обеду. У Андрея с Кириллом дела шли не хуже - наш стол пополнился еще пятью дупелями, и парой рябчиков. Отдохнув, после обеда мы обогнули деревню уже с другой стороны, там места оказались победнее, в том смысле, что дупеля ни я, ни Андрей не нашли - у нас с Сорди была пара бекасов, а у Андрея с Кириллом и Джоем не было ничего. Мы встретились на подходе к дому, на крыльце которого уже сидел Гена, встретивший нас словами: - Вы, видно, и стрелять-то не умеете, здесь столько всего! А вы только по воробьям палите… Показанная ему утренняя добыча так же не произвела на него никакого впечатления, и он еще несколько раз повторил: -Не, не, точно не умеете. Пока мы переодевались и готовили ужин, Гена находился в некоторой задумчивости, усугубляя ее периодическим обращением к подарочной бутыли. Вдруг он оживился и громко и со значением сказал: -Сейчас проверим! С этим словами он схватил стоящий у холодильника «Рубин» и, задевая его ножками о табуретки и стулья, потащил его из дома. Мы продолжали готовить ужин и еду собакам. Гена вернулся в дом и взял второй телевизор, на этот раз «Темп», с которым так же вышел из дома, вскоре он вернулся за третьим, потом за четвертым, унося пятый, он негромко говорил сам себе: -Сейчас, сейчас посмотрим! Вернувшись, он объявил с гордым видом: -Все, пойдем! Сейчас все проверим! -Куда, Гена? Зачем?- спросил Андрей. -Пойдем, пойдем, все идем, сейчас проверим, как вы стреляете.- строго сказал Гена. Мы взяли с Андреем взяли ружья, а Кирилл только отмахнулся: -Да, ну на фиг, сейчас ужин будет готов! -Да, не волнуйся, мы быстро,- сказал Гена, - только проверим и все! Мы с Андреем вышли из дома и остолбенели – на болоте метрах в двухста от дома возвышалась башня из пяти телевизоров, в свете вечерней зари и на фоне болота и начинающего темнеть вдали леса картина была невероятная, просто фантастическая! В приближающихся сумерках башня светилась красными отражениями зари в кинескопах! С изумлением мы с Андреем оглянулись на Гену: -?????? -Вот сейчас-то мы и проверим, как вы умеете стрелять, - гордый произведенным впечатлением произнес Гена. -Чем стрелять-то? Пулями? – спросил Андрей. -Да, какая разница - все одно не попадете! – убежденно сказал Гена, -Я сейчас только отсчитаю сто метров. Мы с Андреем зарядили ружья и ждали пока он определит место, с которого надо стрелять. Из дома вышел Кирилл, удивленный нашим долгим отсутствием, и тоже замер, пораженный телевизионной башней на болоте… Подошел Гена, указал место и строго определил порядок стрельбы: -Стреляем с рук, через одного, сначала «Рубин», потом «Темп», потом «Старт», потом «Рекорд» и «Заря». Первый выстрелом был бит «Рубин», вторым «Темп», потом с неумолимой последовательностью пали «Старт», «Рекорд» и «Заря»…Телевизионная башня погасла, все ее этажи зияли черными дырами разбитых кинескопов, обрамленными красно-розовыми осколками, все еще отражающими зарю. Гена был растерян и расстроен. Мы подошли к башне, все кинескопы были разбиты почти по центру, только «Заре» пуля пришлась в левый верхний угол экрана… - Ну, что?! Проверил? – спросил Кирилл.- Пойдем, ужин готов. За ужином Гена понемногу стал приходить в себя, но, когда подняли тост за меткую стрельбу, все-таки сказал: - А вот в КВН ни за что не попали бы! Те десять дней, что мы провели тогда на охоте до сих пор живы и красочны в памяти - и отличная охота, и красивые работы собак, и удачные выстрелы, и замечательные места , и раскрытие секрета «пены» по дороге за клюквой…Много, много всего вспоминается о той охоте, но при слове Грязовец первой всегда на память приходит телевизионная башня в болоте!
Ter: Еще... Первая охота Сорди М.Эйсмонт Охоту Сорди начала с опозданием, на второе поле. В начале февраля 85 года я сломал ногу и, просидев три с лишним месяца в гипсе, я пропустил май, лучшее время для натаски, поэтому удалось приступить к натаске Сорди только в августе. Пропустил я в том году и охоту, так как в сентябре я должен был ехать в командировку, и первая охота была отложена на будущий год... Правда, после натаски я обстрелял Сорди, и мы взяли с ней первый десяток дупелей, но все же это не была полноценная охота. На следующий, 1986 год я долго решал куда же ехать на охоту, постоянная охотничья компания еще не сложилась и заготовленных планов не было. С самим отпуском проблем не было никаких – когда хочешь, тогда и бери, но куда ехать? Будь машина – было бы проще, а так... Но ведь ехать надо! На мое счастье один мой знакомый, когда-то научный сотрудник в одном из институтов АН, забросивший науку и работавший ныне егерем где-то в в Трубчевском районе Брянской области, собирался как раз перебираться поближе к Москве, где у него была квартира и семья, во Владимирскую область. Алик, так звали моего знакомого, и предложил мне совместить приятное с полезным – помочь ему со сборами на месте, а заодно и поохотиться. Выбирать мне было не из чего, так что я с радостью согласился. С билетами на южные направления, несмотря бархатный сезон - начало сентября, не было никаких сложностей – Чернобыль в тот год напугал всех, сборы тоже не заняли много времени, так что через пару дней утром мы с Аликом уже стояли на платформе Брянского вокзала. Хорошо знакомый с местными транспортными проблемами Алик довольно быстро, почти тут же, у самого вокзала, поймал КАМАЗ, в кабину которого переместились все наши пожитки, мы сами и, конечно, Сорди. Спустя часа два мы стояли на обочине шоссе у поворота в Глуховский ГЛОХ, до деревни, название которой уже стерлось в памяти, было километра три по берегу петляющей среди лугов и перелесков притока Десны Волковки. С трудом надев рюкзаки мы двинулись в путь. Стояла жара, палило солнце, сорокакилограммовый рюкзак и ружье не добавляли комфорта, но предчувствие скорой охоты радовало и еще через часа полтора мы были на месте. Дом охотоведа, где мы разместились был последним в оказавшейся довольно большой деревне, и стоял на самом берегу Волковки. Охотоведом оказался молодой парень, по распределению после окончания Московского пушного техникума занявший эту должность всего чуть ли не месяц назад, даже Алик с ним еще не был знаком. Он очень обрадовался нашему приезду, так как здесь ему было скучно и он вскоре собирался поменять распределение, и в мечтах уже видел себя промысловиком где-нибудь под Салехардом, откуда он и был родом. Для решения всех связанных с перераспределением вопросов ему надо было провести несколько дней в Брянске и Москве, а оставить хозяйство и живность было не на кого, и здесь наш приезд был очень кстати. Разговор протекал за обедом, который довольно сильно затянулся и грозил плавно перейти в ужин, для создания необходимого перерыва мы пошли осматривать хозяйство. Хозяйства-то, честно говоря, никакого и не было - только сарай, забитый комбикормом и солью, да пара чахлых грядок, на которых тихо увядал укроп, а под живностью подразумевался здоровенный палевый пес, похожий и внешне, и по размерам на немецкого дога, купленный Геной, так звали охотоведа, в Москве на Птичьем рынке как щенок русской гончей. Пес жил в большом вольере и довольствовался парой буханок хлеба в день. Показывая его нам с Аликом, Гена спросил: -Как думаете, гонять будет? Алик дипломатично промолчал, а я брякнул: -Смотря кого. Гена сам не был уверен в перспективах и не стал вдаваться в дальнейшие подробности. После ужина, скептически посмотрев на Сорди, Гена осведомился опять же, а гоняет ли она, на что получил тот же ответ: -Смотря кого. Ответ, казалось, его удовлетворил и он стал продвигаться дальше: -Утку-то достанет? Дипломы есть? Диплом был один, совсем, можно сказать, свежий, полученный в начале июня, но по коростелю, а про утку я и сам ничего не знал, так как пока доставать из воды ничего кроме палок и крылышек Сорди не приходилось, но уверенно ответил: -Достанет, есть! Ответ опять удовлетворил Гену и он сказал: -Ну, пошли! Выяснилось, что метрах в пятидесяти сразу за домом пруд, над ним утром и вечером летят утки, вечером с рыбхозяйства, что в примерно в пяти-шести километрах отсюда, куда-то на пойму Десны и Волковку, а утром наоборот. Вчера Гена сбил одну утку, но не нашел. Я не был уверен, что мы найдем неизвестно когда сбитую и неизвестно где упавшую утку, но в любом случае можно было постоять на тяге. Алик присоединился к нам. Утку Сорди нашла на удивление быстро, буквально через пару минут она вынесла ее из крапивника, покрывавшего высокий и крутой в этом месте берег Волковки. Гена с удивлением хмыкнул и предупредил нас, что стрельба по утке требует специальных навыков, поскольку, как он выразился, « утка – это «оченьбыстролетящая птица». Обдумывая смогу ли я обнаружить и проявить наличие у себя этих самых навыков, я расположился у ближайшей оконечности довольно большого овального пруда. Начинало смеркаться, и вскоре появилась первая утка. Я стоял в самом конце пруда и мой выстрел был последним. Сначала был выстрел слева – это стрелял обладающий специальными навыками Гена – мимо, потом справа – Алик, тоже явно обладающий этими навыками, поскольку именно его выстрел был удачен и утка упала в пруд, Сорди стоявшая со мной рядом бросилась на звук удара о воду, и вскоре она уже тыкала уткой мне в колено. Тяга действительно была отличная утка летела хорошо, место было удачным, мы стреляли азартно и довольно много, вне зависимости от наличия этих самых специальных навыков, но взяли всего семь штук, из трех моих две упали мне прямо в ноги, так что Сорди делать было нечего. У Алика оказалось навыков больше всех и их хватило на четыре утки, Гена, не- смотря на все навыки, остался без утки. Стало почти совсем темно, так что мы вполне довольные результатом возвратились к столу. За чаем мы поговорили о моих планах на охоту, и попутно выяснилось, что четыре дня я здесь буду совсем один – Гена – то ли в Москве, то ли в Брянске, а Алик едет на кордон за вещами, собаками и напарником. Я должен был остаться на хозяйстве и присматривать за живностью, а кроме того и то ли егерем, то ли охотоведом – выписывать путевки, если, не дай бог, кого-нибудь сюда за это время занесет нелегкая. Три дня после отъезда Гены и Алика мы с Сорди провели замечательно, днем обследуя пойменные луга вдоль Десны и Волковки, где мы нашли перепела, коростеля и бекаса, а вечером стоя на утиной тяге, а в промежутке собирая белые грибы по берегу Волковки, которых уродилось громадное количество и главной задачей было не дать им состариться и зачервиветь, а собрать маленькими крепышами. Утром четвертого дня неожиданно прибыл Алик со своим коллегой Виктором, кучей вещей и четырьмя собаками – двумя русскими лайками – молодой сукой и восьмилетним кобелем, их имена я уже забыл, 10 – месячным ягдтерьером по имени Чайник, и пожилой 9-летней дратхааршей Ледой. Быстро разгрузив из старого ЗИЛа вещи, привязав к крыльцу собак, и, то ли позавтракав, то ли пообедав, Алик с Виктором уехали за оставшимися на кордоне вещами. Мне был оставлены инструкции по кормлению собак и обещания прибыть через два дня. Оставлять всех собак одних я опасался, поэтому охоту с Сорди мы отложили, вместо этого я отвязал всю компанию и мы пошли за белыми по проверенному маршруту вдоль Волковки. За час с небольшим я набрал полную корзину, все собаки вдоволь нагулялись, лайки вдобавок принесли двух ежей. Вечером на утиную тягу я взял всех. Лайки бродили по берегу пруда, а Леда, Чайник и Сорди уселись рядом со мной. Тяга началась чуть позже, к тому же небо закрыли облака и налетающие утки были видны на фоне облаков хуже. Первый выстрел был удачен, утка упала в воду, метрах в двадцати от меня, в то же мгновение Чайник бросился за ней на звук, Сорди засиделась на старте, а Леда даже не шелохнулась, лайки были не видны в сумерках, но судя по звуку тоже бросились в воду. Чайник был первый у утки, быстро схватил ее и ловко увернувшись от Сорди, пытавшейся перехватить у него утку, поплыл к берегу, так же ловко он увернулся от выплывших из темноты лаек. Выйдя из воды он аккуратно положил ее передо мной и отряхнулся. Сорди, лайки и Леда попытались тут же схватить ее, но Чайник схватил ее, отскочил от них на пару шагов и отдал ее только мне. Со второй уткой было почти так же, с той лишь разницей, что Сорди была первой на утке, но не смогла увернуться от Чайника, так они и выбрались на берег пытаясь вытянуть утку друг у друга. Лайкам все быстро надоело и вскорости они вообще ушли домой, а третью утку я дал принести Леде. Это был мое первое близкое знакомство с ягдтерьерами и Чайник полностью изменил складывавшееся у меня мнение об этой породе, как об отличных охотниках, но злобных и шумных в быту и общении с другими собаками. Он был ласков и послушен, драки и склоки его не привлекали вовсе и, казалось, только охота существует для него в жизни, хотя и началась она для него совсем недавно. Больших трудов стоило оставить его дома, когда с Сорди мы уходили на охоту. Утром прибыл полный радужных надежд Гена, по его словам осталось уладить кое какие формальности и он уже одной ногой в Сибири, но это на следующей неделе, а сейчас, в приближающиеся выходные, надо организовать охоту на утку для прибывающей из Брянска команды охотников из местной прокуратуры, Гена попросил меня помочь ему в этом. Я плохо представлял как это делается – за предшествующие дни утки на Волковке и лужах в лугах у Десны я не видел, только на вечерней тяге. Выяснилось, что с соседом по имени Кузьмич имеется соответствующая договоренность, так что вся организация охоты состояла в выпуске в Волковку трех десятков подсадных, которых и держал Кузьмич. Кузьмич проживал в соседнем доме, а подсадных держал в пристройке к бане, стоявшей прямо на воде. Охотники должны были прибыть вечером и остановиться в старой усадьбе на высоком берегу Десны, усадьба уже давно служила охотничьей базой. Утки были благополучно высажены почти на всем протяжении Волковки от моста до места ее впадения в Десну. Из-за планирующейся прокурорской охоты на следующий день мы с Сорди пошли в новые места к рыбоводческому хозяйству . Идти надо было через лес, цепь лугов, примерно километров 4-5, а в случае чего обратно можно было вернуться и по дороге, которая идет кругом. На небольших луговинах мы нашли тетеревов, два выводка, из первого мы взяли двух и это были первые тетерева Сорди. Быстро сузив челнок в конце поляны, без всяких ковыряний Сорди протянула по луговине метров 15 на ветер, твердо стала, по команде подала – взлетело два молодых петушка и дальше ближе к опушке - старка, один петушок был бит, но Сорди, не обращая на битую птицу никакого внимания, продвинулась еще метра на три вперед и вновь стала, опять подала по команде и взлетевший тетерев был бит вторым выстрелом. Выводок оказался большим - десять птиц, мы отработали еще трех, но я больше не стрелял. Второй встреченный выводок был поменьше - пять птиц, Сорди последовательно отработала пару, потом одиночку и еще пару, из первой пары я взял одного и больше не стрелял, т.к. мы проходили не более часа, а таскать столько птицы еще часа три-четыре не хотелось. Выйдя к рыбхозяйству, мы сделали большой круг вокруг него, чтобы посмотреть что за места вокруг - поляны и перелески кончились, дальше ними начинался довольно густой лес, куда идти дальше я не знал и мы решили возвращаться примерно так же как и пришли сюда. Ближе к дому, на Волковке, почти у самой воды, мы взяли пару коростелей. Придя домой я поинтересовался у Гены как проходит организованная охота, на что Гена мрачно ответил, что она еще и не начиналась – народ еще не отдохнул от вечернего отдыха. Это значило, что и после обеда в пойме лучше не появляться. Вторая половина дня была посвящена обработки дичи, чистке и сушке грибов, поиску опять же грибов в полной собачьей компании, а вечером опять утиная тяга. Утром следующего дня мы с решили пройтись между Волковкой и Десной до их слияния, с тем чтобы не мешать приезжим, которые предположительно должны были охотиться на другом берегу Волковки. Выйдя из деревни и перейдя по мосту речку мы двинулись на ветер, часа за полтора с пятеркой перепелов, парой бекасов и обычной парой коростелей мы приблизились к Волковке, делавшей очередной крутой изгиб и которая в этом месте была заметно шире, чем везде, на ней даже было несколько островков. Ветер дул нам навстречу, метрах в двухста впереди на том берегу я увидел двух охотников с двумя русскими лайками, они шли нам навстречу и довольно громко преговаривались между собой, а собаки были, казалось сами по себе. Они становились все ближе, и вскоре я уже даже мог разобрать что они говорили, меня они, кажется, не видели и только после выстрела по коростелю, взятому после хорошей работы Сорди, они заметили меня, и от них донеслось: - Смотри, а что спаниели тут делают? Я не обиделся за Сорди, названную спаниелем, а демонстративно повернулся к ним, не торопясь подвязывая третьего коростеля к и без того заметной связке птиц. Охотники приближались к реке с противоположной стороны, я с этой. Сорди прямо направилась к воде искупаться, но вдруг, войдя в воду по грудь, остановилась, я следил за охотниками, они были уже совсем близко. Их собаки увидели меня, засуетились и залаяли. Только я хотел поздороваться и спросить как охота, как заметил, что Сорди остановилась не просто так - это была стойка. Надо было посылать, Сорди пыталась прыгнуть вперед, в воде это не очень получилось, но из-за камышовой кочки метрах в десяти перед ней взлетела утка, я выстрелил и утка упала за одним из островков. Все происходило на глазах подошедших охотников, которые, к моему удивлению то ли видя упавшую утку, то ли нет, но стали посылать своих лаек в воду. Лайки оказались честнее хозяев и в воду идти не желали, хозяева стали им бросать в воду палки, но и за палками лайки не пожелали прыгать в воду. Тем не менее я решил не ждать – вдруг они все-таки загонят собак в воду - и оставив ягдташ на берегу пошел в воду сам на помощь Сорди, которая к тому моменту оплыла островок, за который упала утка, но утки там не оказалась. Сорди вертела на плаву головой, пытаясь определить куда же делась утка. Глубина оказалась мне по примерно по грудь, я стал продвигаться к Сорди, та похоже определилась с направлением и полыла к кочкам у противоположного берега, где лайки, понукаемые хояевами, облаивали плывущую к ним Сорди, но в воду так и не шли... Я начал продвигаться за Сорди, она уже достигла места, где уже слегка касалась ногами дна, как вдруг развернувшись к одной из кочек стала, оставаясь практически полностью в воде – из воды торчала только голова, да кончик хвоста чуть подрагивал на поверхности.. Стало ясно, что утка там и я опять послал ее, для прыжка было слишком глубоко, Сорди смогла едва оттолкнуться и поплыть в направлении кочки, действительно из-за кочки выплыла утка, она поплыла вдоль берега, преследуемая Сорди по воде и лайками по берегу, от меня она была метрах в пятнадцати, я выстрелил стараясь не разбить утку, через мгновение битая на это раз утка была подобрана Сорди, которая под непрекращающийся лай конкурентов на берегу, развернулась к нашему берегу. Мы выбрались на берег почти одновременно, Сорди положила утку рядом с ягдташем, я вылил воду из сапогов и стал переодеваться на глазах у охотников. У меня было большое желание спросить, как бы невзначай, как работают их собачки, но я пожалел их самолюбие и, отжав одежду и демонстративно тщательно расправив всю добычу, висевшую на ягдташе, двинулся домой. Я бы не просто доволен Сорди, я был горд за нее, показавшую случайным зрителям-конкурентам, что может легавая! Единственное, что тревожило меня, а не была ли эта утка одной из подсадных Кузьмича? Вечером Гена сходил на базу забрать путевки и зашел к Кузьмичу. К нему вернулись все подсадные!!! Я мог быть спокоен. Еще через день приехали Алик с Виктором и в тот же день, загрузив почти до отказа тот же старенький ЗИЛ, забрав обеих лаек, Чайника и Леду, они поехали на новое место во Владимирскую область. Для нас с Сорди в набитом почти до отказа крытом кузове тоже нашлось место и меня подбросили до Брянска, иначе дотащить на себе все мои пожитки, добычу и рюкзак высушенных в печи белых, я не смог бы. По всей дороге до самого Брянска нас провожали большие белые щиты с грозным предупреждением: «Сбор грибов запрещен!» - это была запоздалая реакция на Чернобыль... В Брянске нас долго не хотели сажать в поезд, несмотря на то, что все документы и справки были в порядке, а в Москве на вокзале вообще выяснилось, что мы с Сорди были единственными пассажирами в поезде «Одесса-Москва»!...
Ter: Ну, и это: Осенью... Вот-вот закончится спортивный сезон, для кого-то успешный, для кого-то не очень, для нас и вовсе по разным причинам почти пропавший, правда, будем надеяться, что еще не до конца... Но все равно, главное - охота, все-таки, она-то еще впереди! И надеюсь, даже уверен, что и как многие предыдущие, она добавит самых разнообразных впечатлений и, как и многие предыдущие охоты, не раз заставит память возвращаться к ней, заставляя вновь и вновь переживать самые красивые и волнующие моменты. Вот и сейчас, глядя на Сартаса, нет-нет, да и вернешься мыслями в прошлую осень.... Если Вы помните, то прошлая осень выдалась на редкость сухой и теплой. Поэтому направляясь в начале ноября к себе в деревню, в Вологодскую область, я тщил себя надеждами застать там вальдшнепа. Однако, уже после Максатихи, стало ясно, что надежды на это более, чем тщетны – в лесу уже было по щиколотку снега, а дорога вплоть до самой деревни, а это еще почти пара сотен километров, была покрыта сплошным слоем льда... Правда, как оказалось в самой деревне, да и вокруг, снега было немного, да и на глазах стало теплеть. Погода все время была ясной, с небольшим морозцем. Деревня стоит на берегу когда-то судоходной Мологи, которая в этих местах довольно широка – 200-250 метров, сейчас она была уже частью во льду, местами чистая, в некоторых местах языки льда почти полностью перекрывали реку, лед в таких местах был уже порядочной толщины, так что отдельные смельчаки из немногочисленных местных жителей решались и переходить по нему на ту сторону в Крутец. Рассчитывать на особо успешную охоту с легавой в такое время нет особого смысла, хотя на охоте и все может быть и поработать собакам всегда удается. Наши первые выходы в пойму Мологи порадовали хорошими работами собак по все еще встречавшимся бекасу и гаршнепу, по тетеревам, которых в пойме стало заметно больше, чем ранней осенью. Там же в пойме появилась уже и белая куропатка, еще не до конца перелинявшая, но там мне на выстрел к ней так и не удалось подойти. В лесу таки нашли вальдшнепа, возможно, самого последнего из задержавшихся на пролете, но стрелять не было никакой возможности, так что поднятый собаками он мгновенно скрылся в густом ельнике. Глухари в лесу и на клюквенном болоте тоже не давали подойти на выстрел, но за то уже гораздо проще было с куропаткой. Видели по одному-по три пролетающих гусей и лебедей, гусей при желании и вовсе можно было стрелять – летели всегда очень низко. В общем все было как всегда в это время здесь, тихо и спокойно. В этот раз я возвращался с парой своих собак из болот. К Мологе, вдоль которой идет дорога в деревню, мы вышли примерно в часе небыстрой ходьбы от дома. Со мной были средний кобель и сука. Собственно, мы вполне довольные уже возвращались домой, и уже вышли на дорогу, идущую по самому краю высокого и крутого левого берега Мологи. Собаки исправно мелко челночили снуя то туда, то сюда, то ближе к реке через дорогу, то скрываясь за склоном берега, то удаляясь в светлый чистый сосновый бор. Вдруг кобель потянул в сторону реки и сойдя с дороги стал на самом краю склона, сука секундировала ему, оставаясь на дороге. Я послал кобеля и прыжком он мгновенно скрылся за склоном, почти в то же момент над склоном взлетели три петуха, два тут же же клюнули вниз, и исчезли за кромкой склона, а третий полетел в направлении реки, по нему я, естественно, и выстрелил. Вижу, что попал и петух упал, но за склоном не было видно куда... Я поторопил суку, все еще стоящую, и мы вместе с ней буквально скатились к реке по высокому и крутому склону. Честно говоря, трудно описать свои чувства при виде открывшейся моему взору картины: петух слегка трепыхался в реке метрах в двадцати-тридцати от берега, а к нему стремительно плыл кобель, красиво!... Но петуха быстрое течение несло к ледяному языку, почти перекрывавшему всю ширь Мологи, кобель плыл быстро, но, несмотря на помощь течения, не успел к нему – петух мгновение оставался на месте, удерживаемый кромкой льда, и вот его уже утащило течением под лед... Естественно, я стал отзывать кобеля, который, потеряв из виду тетерева, развернулся и поплыл наискосок против течения ко мне, вот он почти подплыл к берегу... И тут я с ужасом увидел, что он не может выбраться на ледяной припой, образовываший у берега длинную полосу, шириной порядка десятка –полутора метров – он сделал несколько попыток выбраться на лед, но каждый раз ему не хватало, казалось, буквально сантиметра, чтобы вылезти, и каждый раз когти скользили по льду и он вновь и вновь сползал в воду, иногда уходя под нее с головой, и чем дольше это длилось, тем чаще все кончалось вынужденным нырянием ... Я лихорадочно соображал, что же делать, одновременно пытаясь еще сгонять суку со льда, пытавшуюся, казалось, чем-то помочь нам... Я попытался подойти к нему по льду, но тут же провалился сам, не достав дна и едва удержавшись по пояс на льду. Тем временем пес, прекратив бесплодные попытки выбраться на лед, отплыл от кромки льда и стал против течения выбираться к середине реки, тут я уже ничем ему помочь не мог кроме крика. Я орал и звал его, одновременно пытаясь хоть чем-то разбить лед у самого берега, чтобы открыть доступ к берегу с чистой воды. Кроме того не прекращались попытки отогнать младшую со льда, суетящуюся под ногами. Пес между тем выплыл против течения уже практически на середину реки, если бы ему удалось проплыть еще метров сто, то там мель, да и припой льда почти сходил на нет, и я мог бы до него достать с берега... Но было ясно, что при таком встречном течении и в такой воде ему просто не доплыть, да и мне туда по практически отвесному берегу добраться было бы очень непросто и нескоро. Я видел, как он быстро на глазах теряет силы, вот его спина уже поднялась над водой – видимо, задние лапы уже совсем не могли работать, возможно, их просто свело от напряжения и холода, он сначала скулил, а потом уже просто начал стонать... Его начало сносить к языку льда, под которым несколько минут назад скрылся злополучный петух.... Но как-то ему все-таки удалось вывернуть к берегу, несколько раз он скрывался под водой с головой, и каждый раз мне казалось, что уже все и он уже не выплывет, но каждый раз он все-таки выплавал, и наконец с непрекращающимися глухими стонами достал-таки кромки льда у берега в полутора десятках метров от меня. Сил предпринять новые попытки выбраться на лед у него уже не было, их хватило только на то чтобы положить конец морды на лед и слегка вытянуть на лед одну лапу, но из этого неустойчивого положения течение уже начало его стаскивать со льда, я понял, что еще мгновение и его унесет уже навсегда... Плюнув на все, я скинул куртку, сапоги, ягдташ и пополз по льду к нему, лед трещал подо мной, но все-таки держал, мне удалось доползти до него, кромка льда начала оседать подо мной, но я успел его вытянуть на лед, и, медленно развернувшись, пополз назад. К счастью, лед перестал оседать и обратный путь к берегу я проделал так же ползком, толчками двигая пса перед собой, т.к. встать он просто не мог. У самого берега я опять провалился по грудь, но собака уже лежала на твердом берегу... Идти сам пес не мог, и я спотыкаясь, скользя и падая, вынес его наверх по склону, поставил на дорогу и пошел вниз собирать разбросанные по берегу и частью по льду вещи... Оставшиеся до дома километры я попытался было преодолеть бегом с псом на руках, но после первого же падения на обледеневшей колее понял, что лучше нам будет идти поотдельности, с тем чтобы он хоть чуть-чуть согрелся, да и с меня стекла вода. Так мы и шли к дому я , скользя по лесовозной дороге, и он, бредя скрюченный, на негнущихся прямых ногах, шатаясь, предпринимая изредка попытки задрать лапу, кончавшиеся неизменными падениями. Бежать ни у него, ни у меня не получалось, так мы безостановочно и брели к дому в сопровождении младшей суки, весело описывающей круги вокруг нас, казалось радующейся тому, что все так счастливо обошлось. Дома, стакан горячего сухого красного вина, пара уколов сердечных средств и куча одеял сделали свое дело, и к вечеру у пса осталась лишь легкая дрожь в задних лапах, а утром он и вовсе был абсолютно здоров – а как иначе могло бы и быть - ведь нужно было идти на охоту! М.Эйсмонт
KRoss: Был в Нвосибирске журналист, писатель , легашатник - англичанист Александр Якубовский. Не встречались мне следы его творчества в иных жанрах и темах, а вот про Фрама маленькую книжечку местного издательства, давно берегу и перечитываю... А. Якубовский ФРАМ СБЕЖАЛ Бродя весь день по полевым травам, они устали. Их усталость пропиталась запахами клевера, цветущих кашек и грибов-шампиньонов ( хозяин рвал их мимоходом). «Если бы ты стал на все четыре лапы, как бы мы весело бежали с тобой»,- думал Фрам. Они бежали бы рядом, лая и обнюхиваясь, ускакали бы к озеру и купались в нем, фыркая носами. Потом бы легли на траву, подставив солнцу мокрые животы. А там сели бы в автобус, оказались дома и стали бы хлебать молоко с покрошенным в него хлебом. Но Друг-Хозяин не побежал к озеру. Он зевнул и пошел к березовым кустам. - Вздремнем-ка, старик – сказал он. Славно мы походили, славная тень. Хозяин снял пиджак, бросил его в тень и, пригнувшись, стал разглаживать ладонью. Фрам глядел, виляя хвостом, и думал, как сейчас приятно пиджаку. Поласкав пиджак, Хозяин велел лечь Фраму. Лег и сам и тут же заснул, пфукая губами на мелких лесных мух. Фрам лежал, сердито глядя на этих вредных мух. Но лежать надоело. Зачесались подушечки лап и захотелось бежать. «Слушай, - говорили лапы. - Айда гулять, а належишся дома. Ты найдешь прут и пожуешь его. Также приятно бегать за птицей, что свистит вон в тех березовых кустах. А к Хозяину мы тебя принесем». Лапы все пошевеливались, все двигались и говорили о жуках, бабочках, стрекозах… Фрам не хотел слушаться лап, он даже наказывал их, покусывая. Затем высунул язык и, скосив глаза, стал наблюдать за его дергающимся слюнявым кончиком. Надоело! Фрам стал глядеть по сторонам. Светит озеро – будто молоко на блюдце. Ходят коровы – их хвосты болтаются в воздухе. А с болота , что лежит на озерном берегу, ветер прикатывает запахи прямо в нос. И среди них есть один – острый и жалящий как пчела. Страшный запах! От него холодеет между ушами. Фрам молод и неопытен, он не знает, что это запах дичи, куликов, сидящих в болоте. Он не может понять этого, хотя память запаха лежит в нем от рождения. Это приводит Хозяина в отчаяние. Он водит его по болотам и просит? - Понюхай и вспомни… Понюхай и вспомни. Фрам не может вспомнить, он вертит головой - не понимая. …Запахов становится больше. Пахнут, будто кричат, коровы, пастухи и костер. Запахи толпятся у носа, и каждый старается проскочить первым. Фрам рычит на них – потихоньку. Страшный запах снова царапает нос. И шепчет голос Друга? «Вспомни, вспомни, вспомни»… Фрам встает и глядит на Друга – может быть , тот прикажет ему лечь. Но Друг молчит. Фрам дует ему в лицо – молчит. Нежность бросается в лапы и хвост Фрама и заливает всего до ушей. Лапы сами собой начинают бестолково топтаться, а хвост – махать. Фраму хочется лизать Друга. …Клеверное поле пахнет. Сильнее и сильнее пахнет медом и шмелями. И вдруг ноги пошли сами. Они понесли Фрама. Нос сам начал шевелиться и принюхиваться, - на клеверном цветке муха сидит. Фрам хапнул и шишку цветка и муху. Пожевал – ничего вкусного. Наверное, вкусные те, что стоят дальше? Туда идут коровы. Наверное, там вкуснее. Коровы вздыхают и стонут от удовольствия. Фрам лает на коров, отгоняя. Он сам съест весь этот вкусный клевер, Но черная корова с одним рогом наклоняется и бежит на Фрама, плеща чем-то в животе. Фрам убирает хвост и бежит. Фраму всего шесть месяцев, у него в голове ветер. Он даже не знает, что он сеттер и охотничий пес. Пробежав поле, Фрам вспоминает Друга и бежит к нему. С Другом все в порядке, только на лысине сидит серый кузнечик. Это безобразие, его нужно сцапать. Кузнец прыгнул. Фрам наставляет нос в сторону кузнеца и идет. Кузнец - скачет, Фрам – идет. Чья-то тень накрывает его, а затем быстро бежит от него. Значит надо гнаться. Фрам задирает голову и видит – невысоко летит что-то похожее на веник. Это летит малая выпь. Ее спугнули с соседнего болота, и ей пришлось лететь сюда. Выпь летит. Внизу за ней бежит глупая белая собака, подпрыгивает и восторженно лает. Выпь садится на островок и исчезает, затерявшись среди ржавых остатков тальника. Фрам останавливается – он уперся в воду. И – вздрагивает. К нему приносится запах. Тот. Фрам начинает принюхиваться. «Вспомни, вспомни его, - шепчет Друг. – Ты охотник, ты должен вспомнить и знать». Фрам оглядывается – он один. Это не голос Друга, это Черный Страшный Голос. От него поднимаются все шерстинки и холодно голове. «Иди» – приказывает голос, но Фраму страшно и ноги не несут его… Фрам стоит. На него глядит корова. Она пила воду, подняла голову от воды, вода стекает с коровьих губ. Но высохли губы, а собака не шевельнулась. Корове становится страшно, она мычит и убегает. А запах плывет над водой, усиливается, и нос Фрама растет, ему горячо и больно. Вот озеро с кувшинками, ряской и камышами приподнимается. В середине этого сине=зеленого мира разгорается солнце. Оно светит из-под озерного берега и у него птичий запах. Фрам рычит и поднимает гривку. Он путается и начинает искать запах под ногами. Смотрит в воду. Там кто-то шевелится. Зеленая щучка отходит от берега и солнце гаснет. Фрам видит стоящей в воде такую большую щучищу, что замирает… - Фрам!.. Фрам!.. – неслись крики Друга. Фрам шевельнул хвостом. Крики скатывались к озеру по клеверам, вниз по зеленому косогору, подпрыгивая, будто пестрые мячи. И в каждом были гнев и нежность. «Пусть кричит!, - думал Фрам. Он любил, а не боялся Друга. Фрам!.. Фрам!.. – Хозяин бежал к озеру. Рубашка Хозяина расстегнулась и вылезла из под ремня, физиономия была красная и сердитая. - Что же ты, разбойник, со мной делаешь?.. Я же пробежал к дороге. А вдруг тебя машины смяли? – бушует Хозяин. Запах снова летит над водой. «Разве ты не можешь тише, - укоризненно думает Фрам, косясь на Хозяина. – Ты мешаешь». - Выдрать тебя, разбойника, надо! – кричит Хозяин. – Я его ищу, а он тут с рыбками играет… Безобразие! Распустил я тебя. Тебе стойки не по щукам делать надо, а по дичи. Выдеру! Хозяин, отдышавшись, наговорил еще много страшных слов. Но Фрам его не боялся. Он знал – Друг просто очень умная и сильная, прекрасного вида собака! Мы оба собаки…» – думает Фрам. А запах растет. Загорается противолежащий берег, и Фрам носом касается его. Фраму страшно и больно и сладко, как будто Хозяин перебирает шерстинки на голове Фрама. - Мальчик, что с тобой, мальчик мой, – говорил Хозяин, следя, как вспугнутый шатающимися по берегу коровами, взлетел дупель и нос Фрама двинулся за ним. И – глаза. - Милый мой, - забормотал Хозяин. – Это первая твоя работа, первая стойка по дичи. Ты родился сейчас, охотничек мой, ты все понял. Хозяин входит в воду и гладит Фрама. Затем оглядывается, не смотрит ли кто, и целует его в мокрую, зеленую от трав макушку. Фрам виляет хвостом – слегка. Он счастлив. Он понял всех – Хозяина, дупеля, себя.
Ter: KRoss Наверное, когда прочтет этот рассказ человек, который не знает, что такое охота и охотничья собака, ему будет просто интересно. А у меня даже сердце защемило, так ярко все представила, особенно первую стойку собаки. Спасибо!
KRoss: Каждый раз, когда читаю заключительные строки этого рассказа, не смотря, что читаю в сотый-пятисотый раз, Щемит! И в глазах щиплет Еще рассказ того же автора А Якубовский Первая охота Снится мне, снится: первая охота, Фрам идет карьером, высоко подняв голову. Он бежит шибко, травы рвутся, свистя и щелкая. И если Фрам на поиске вбегает в воду, то двигает перед собой белопенный бурун. Я гляжу на него – и во мне тает морозно-сладкое. …На первую охоту Фрам спешит куда больше меня. Фрам не идет, а прыгает. Я – шаг, он – прыжок, я еще шаг – он прыжок. Так и припрыгали мы с ним на луг. На рассвете. И такое увидели – с одной стороны луга вниз валилась луна, на другой стороне лежало солнце в виде пополам разрезанного арбуза – спелая серединка и зеленый ободок корки. Привядший луг же – блюдо в серой росе. Ну Фрамушенька, - говорю. – Начнем… А в самом смута и неуверенность. Хоть поворачивайся и уходи обратно. Ну Фрамушенька, - говорю я, а горло сжимает. И я гляжу на Фрама. Что такое болото без него? Вода, переплетенье трав и сырых запахов. Только Фрам приводит все в порядок, показывает мне, кто сидит, кто летит, а кто бегает. Фрам (я знал по опыту) чуял всех здешних жителей. Чуял Фрам камыш и Осоку, чуял Рогоз и все, что на лугу, в тишине и одиночестве, обрастало и становилось маленькими кочками. Особый мир был в жизни Фрама, абсолютно недоступный мне. Воображался он мне в виде прозрачной сферы, прикрывающий город, луг, болото и меня. Чуять и различать все – какое тревожное, какое счастливое занятие! Я правду говорю – я с радостью взял бы Фрамов нос и так ходил бы с черным, мокрым, все время шевелящимся носом. Ну прикрывал бы его рукой, ходя по улицам в горде или прятал бы какой-нибудь повязкой. Но как бы хорошо жил. А нос-то - Фрама, и я не верю ему. Я боюсь – вдруг он сорвет стойку и погонит. Ну, псишко, - говорю я, и Фрам задрожал мелко и быстро, пока я отстегивал ременной поводок. Затем прижался к моей ноге (так он делает, увидев трамвай). Я понял – он тоже боялся птицы, себя, всего. - Ну, Фрамок, иди. Дрожит. Я снял ружье с плеча. - Вперед! И он рванул прыжком, и вот уже карьером от одного края луга к противоположному. Громадный у него размах поиска, сразу видна порода замечательных полевых работников. Фрам бежит. Свистят и щелкают травы, плещет в лужицах вода. И вдруг карьер оборвался – Фрам встал. Ага. Стойка. Но я не обрадовался, а испугался ее. Я подхожу к Фраму – стоит. Хорошо стоит. Ощупываю, глажу его – каменный. И начинается самое страшное. Я посылаю Фрама стронуть дичь под мой выстрел. - Вперед!.. Фрам ступил и замер. Давай… - шепчу я, и Фрам пошел мелкими шажками. Лапы его грязные, мокрые, шерсть прилипла и обрисовала их тонкими палочками. Фрам осторожно идет на тонких ногах, и я думаю нелепое: «Вдруг подломятся»... И одно за другим бегут ко мне опасения. А если Фрам погонит?.. Напугается выстрела и сбежит?.. Сбежав, выскочит на автостраду?.. Если, если, если… Я стою и смотрю, как по серой росной траве тихо идет моя собака и хочется вернуть ее. И уйти обратно. Но Фрам оборачивается – птица здесь! А кто? Если дупель, то справимся. Ну а бекас? Этот сумасшедший в полете, я промахнусь. А вдруг коростель?.. Он пахнет резко, он побежит, не взлетая, и разгорячит Фрама, а тот погонится. Я подхожу, тороплюсь, поскальзываюсь в луже. Фрам оборачивается, сердитым глазом приказывает мне затихнуть. Я проверяю курки – взведены. Но мне начинает казаться, что не зарядил ружье. Проверять его поздно – звякнет, если бекас (здесь мокро), он взлетит обязательно. Бекас или коростель? Заряжено ружье или нет? Фрам окостенел в добросовестной стойке. Нос его нацелен. Точка прицела его носа, по моим расчетам, находится вблизи таловых кустиков. Так, малые тальниковые ребятишки. Но там нет воды. Значит, дупель. Лежит и лениво смотрит на нас. Его пахучие молекулы мягкие, будто выбитые дробью перья, летят с тягой воздуха к нам, ко мне (я не чую их), к Фраму. Мне бы его нос. Дупель или коростель? Фрам недвижен – дупель… “А заряжено ли ружье?” - Фрамушенька, вперед. – Я дую снова в трубочку губ. Но мне страшно – вдруг он погонит взлетевшего дупеля? Испугается выстрела и кинется бежать домой и попадет под машину. Хоть бы это поскорее кончилось. Фрам качнулся. Он дрожит, ему тоже страшно. Нам страшно обоим, и нужно скорее кончить это, нужно вспугнуть птицу и все узнать. - Вперед. Фрам ставит лапу. - Вперед! Фрам делает еще шаг и падает. От трех тальниковых хворостинок поднялся дупель: подскочил, развернул крылья в половину неба. Милый дупель… дупелишечка. А вдруг Фрам вскочит и погонится? - Лежать! – командую я громко и корчу свирепую рожу. Фрам лежит. И голову опустил. Но глаза его смотрят в хвост дупелю. Ничего, пусть смотрит. Я тоже посмотрел – в ружье. Дупель отлетел недалеко. По прицельной планке ружья он катится прямо к тальниковому кусту, что растет на берегу озерка. Там широкий куст, толпа мелких кустов. Там дупель заляжет снова. Если промахнусь, найду его. Я выстрелил вдогонку. Самый это убойный выстрел – вслед. Перо не мешает, дробь свободно входит в его промежутки. “А вдруг Фрам напугается выстрела”. Оглядываюсь. Нет, лежит и смотрит на меня. - Вот то-то же, - говорю я. – Так надо делать. Дупель упал, не долетев до озерка, и мы с Фрамом пошли искать его. Пока шли, поднялось солнце и луг вспыхнул зеленым (по-летнему был конец августа). Луг поднялся, будто легкий пар. Желто-зеленый, он повис в воздухе. И на моих глазах шерсть Фрама подсыхала и на макушке поднялась хохолком. Я погладил его и ощутил к Фраму родственное. Так: мы с ним братья – двойняшки, и все у нас одинаковое – и радость и хворь. Вот только носы разные. Я своим только дышу, а он ловит молекулы запахов – гладкие, колючие, мягкие – всякие. - Фрам, - говорю я. – Мой хороший мальчик, умный, добрый, хороший. Нос твой – мой нос. …Нет Фрама, и я не тот – года! Но снится мне, снится: повис в воздухе луг, по нему бежит Фрам. Травы свистят и рвутся. Фрам оглядывается. Он зовет меня к себе. И так хочется, так мучительно хочется войти к нему, в мир его вечной охоты. Но я стою и вижу, - Фрам убегает один.
Ter: Коротка жизнь собаки.... Уже больше полгода нет Тера.... Читая Мишин рассказ, плачу каждый раз. Сейчас плачу прочитав про другого Фрама. Если в начале, после ухода Тера, Койру был для меня Койру, то сейчас я его чаще называю Тером, не знаю даже почему.... KRoss Спасибо!!!!
Ter: ЛЕСНОЙ ОТШЕЛЬНИК – ВАЛЬДШНЕП Отрывки из статьи Олега Малова в журнале «Охота и рыбалка» Март 2004 г. У каждого охотника есть свои пристрастия. У одних это глухариные тока с таинственностью берендеевских чащ, у других – романтичные рассветы утиных зорь, третьим обязательно подавай завораживающие действо легавой, выделывающей свои танцевальные па на приболоченном лугу. Среди множества пернатых объектов охоты есть один, который продолжает оставаться вожделенной мечтой многих и многих поклонников Артемиды. Эта птица всегда будоражит воображение, остается загадочной и не познанной до конца. Сколько бы о ней ни узнавал человек, многое в ее поведении остается необъяснимым. Каждая встреча с ней уже удача. Птица эта – житель наших лесов, таинственный красавец вальдшнеп. Вальдшнеп – молчаливая птица. Большинство охотников знают, что лесной кулик подает звуки только во время брачных весенних игр, так называемой тяги. Но вот в журнале «Наша охота» за июнь 1913 года мне попалась на глаза любопытная заметка под названием « О голосе вальдшнепа». Ее автор, господин В. Шершеневич, приводит очень интересные сведения о звуках, подаваемых вальдшнепом в самых различных ситуациях. Все приводимые наблюдения касаются пролетных вальдшнепов в осенний период. Однажды он охотился на вальдшнепа с пойнтером в небольшом лесочке, который примыкал к фруктовому саду. Слегка притомившись, после охотничьего утра, Шершеневич присел отдохнуть под густым кустом бузины. Пойнтер продолжал поиск, так как был «не в руках» и больше мешал, чем помогал. А дальше произошло следующие: « Шум поиска направился в мою сторону и значительно приблизился; раздался характерный шорох взлета, и передо мной сразу появился вальдшнеп, сделал небольшой вольт и мягко опустился на землю против моей засады. Пробежав около аршина к нависшей веточки, он опустился на опавшие листья, прилег на брюхо и втянул в себя шею; конец клюва лежал на листьях. Расстояние от меня было шагов пять; лежал он носом ко мне, совершенно неподвижно, весь на виду, на небольшой площадке, окруженной надвинувшимися кустами. Я не шевелился и до сих пор не знаю, видел ли он меня, понял ли, что это человек, или принял за ствол осокоря среди густых листьев куста. Поиск на минуту затих, затем послышался совсем близко; несколько осторожных шагов, и все смолкло. Собаки я не видел, но, несомненно, она стояла над моим вальдшнепом. Так прошла минута-две. Я буквально замер; вальдшнеп лежал спокойно и, сколько я смог заметить, за все время не моргнул ни разу. Вдруг куст немного зашевелился, из него высунулась собачья морда необычайно тихо и осторожно и уставилась позеленевшими глазами по направлению вальдшнепа, который сразу встал на ноги, повернулся к собаке, насупился, распустил наполовину крылья, раскрыл клюв и несколько раз издал глухое шипение, очень похожее на змеиное, точно вызывал на бой или пугал. Зрелище было исключительное, необычайное.» Потом вальдшнеп поднялся на крыло совершенно бесшумно. Охотник был свидетелем, как вальдшнеп издавал и иной звук. Пойнтер неожиданно поднял зайца. « Вот однажды, услышав короткий лай – знак, что заяц взбужден, я остановился около куста, поглядывая на дорогу. Прошло две- три минуты, но заяц не показавался. Вдруг между деревьями, недалеко от меня, раздался странный звук – короткое явственное «крю» и вслед за ним слабый не то стон, не то завывание. Звук очень походил на свиное хрюкание, но чище, как бы прозрачнее, глубокого контральтового тембра, мягкий, грудной. Всмотревшись в ту сторону, я увидел стоящего вальдшнепа, а сзади него, шагах в десяти, медленно прыгающего туда и сюда, видимо, выбирающего места лежки, зайца, очевидно недавно спугнутого собакой. Вальдшнеп простоял секунд 20-30, два раза издал «крю», за которым следовал слабый стон, вспорхнул и изчез.» Не верить автору любопытных заметок нет основания. Из всех охот по перу тяге отводится особое место. К какой бы конкретной охоте не имел пристрастия охотник, он все равно весной стремиться попасть на тягу. И дело здесь совсем не в добычливости этой охоты. Наоборот – она совсем не такая. Если за вечер возьмете пару вальдшнепов, то считайте, что вам повезло. Тяга – это, прежде всего, потребность общения с дикой природой и желание почувствовать себя неотделимой частью ее. Весной такая потребность ощущается особенно остро. Вот как Николай Зворыкин описал это состояние: « Тяга замечательна своей обстановкой, и среди красочного перехода весеннего вечера к ночи и волнующих охотника звуков хорканья вальдшнепа, чуфыканья тетерева, сиплого призыва зайца, заглушаемых журчания воды, нельзя не отметить мелодичного разнообразного бодрого посвиста певчего дрозда – это положительно песнь торжествующей весны». А.К. Толстой посвятил ей целое стихотворение. Читаешь поэтические строки и будто вновь переживаешь волнующие минуты ожидания вальдшнепа. От луга всходит пар… Мерцающей звезды У ног моих в воде явилось отраженье; Прохладой дунуло, и прошлогодний лист Зашелестел в дубах… Внезапно легкий свист Послышался; за ним, отчетливо и внятно, Стрелку знакомый хрип раздался троекратно, И вальдшнеп протянул – вне выстрела. Другой Летит из-за лесу, но длинной дугой Опушку обогнул и скрылся. Слух и зрение Мои напряжены, и вот через мгновенье, Свистя, еще один в последнем свете дня Чертой трепещущей несется на меня. Дыханье притаив, нагнувшись под осиной, Я выждал верный миг - вперед на пол-аршина Я вскинул - огонь блеснул, по лесу грянул гром - И вальдшнеп падает на землю колесом. Удары тяжкого далекие раскаты, Слабея замерли. Спокойствием объятый, Вновь дремлет лес, и облаком седым В недвижном воздухе висит ружейный дым. Так написать мог только истинный охотник, понимающий все тонкости охоты на тяге.
Ter: Это произошло несколько лет назад. Сегодня мы перерыли архив "Псы охоты", чтобы прочитали вы, молодые владельцы собак..... Боль души не могу унять Моему четвероногому Другу посвящается… Я где-то в созвездии "Гончего пса", На звёздном охочусь лугу. И звёздного я прихватил дупелька. Средь звёзд по нему я стою. На звёздных полях я купаюсь в росе, Здесь много таких же, как я. И где-то, созвездие "Мачо" зажглось, В созвездии "Гончего пса"… *** - Раз, два, три, четыре. Надавливай!… Раз, два, три, четыре. Жми!… Не торопись, слушай мой счет! – Доктор говорит Охотнику, склонившемуся над Собакой. - Постой, не спеши, дай послушаю его сердце… Еще бьется. Давай снова на счет «четыре» надавливаешь на грудную клетку вот здесь… Борьба за жизнь Друга, надежда на чудо продолжается уже четыре с лишним часа. - Раз, два, три, четыре… Дай снова послушаю… - Доктор склонился над телом Собаки. Короткое слово «ВСЁ!», резануло ухо, оно дошло до разума Охотника, словно из другой жизни, как будто это происходит не с ним, а с кем-то другим, все это неправда и этого не может быть, не может быть никогда, это кошмарный сон, который вот-вот кончится. Это не его верный Друг, а… Доктор достал сигарету и закурил. Он знал, что он сделал всё от него зависящее и даже больше в этих условиях, но к великому сожалению, чуда не произошло, и от этого ему было тяжело на душе. Проведя дрожащей рукой по до боли знакомой морде своего Друга, где известен каждый волосок, каждый шрам, каждый усик, каждая складочка, расправив его онемевшие губы и почесав уже неподвижную Собаку за ухом, как это он делал не раз, Охотник тяжело встал и облокотился на ближайшую березу. Он отвернулся от Доктора и посмотрел вверх на ласковое солнце, пробивающее сквозь кроны сосен и берез, обступивших маленькую полянку на берегу озера. К горлу подкатился комок, из глаз текли слезы. Нет, ему хотелось плакать, он просто стоял и смотрел на колыхающиеся на легком ветру листочки березы, которые радовались жизни, перешептываясь между собой. Им осталось жить совсем не долго, через пару месяцев осень, поэтому они стараются взять от своей короткой жизни всё, что дала им Мать-Природа. А слезы сами текли по небритым щекам Охотника. Только сейчас до его сознания дошло то, что он уже перестал быть настоящим Охотником, что его большая часть как Охотника, лежит в двух шагах сзади абсолютно неподвижно в лучах пробивающегося сквозь кроны деревьев солнца и в этом его вина, и только его… *** …Зазвонил будильник. Жена Охотника нежно потрогала его за плечо. - Давай вставай, неугомонный мой. Только тихо, не разбуди дочку. И успокой Собаку, а то она опять весь дом перевернет с вашей охотой. За дверью слышалось нетерпеливое сопение и скрип половиц. Охотник поцеловал жену, бодро вскочил с кровати и аккуратно, стараясь не создавать лишнего шума, на цыпочках вышел из комнаты. У двери его уже поджидал Друг, нервно зевая и виляя своим «пеньком». У его ног лежал охотничий ботинок хозяина. - Ах ты, охламон, ай да сукин сын! Не шуми, маленькую хозяйку разбудишь. Иди на место и жди там. Я сейчас попью кофе, быстренько соберусь, и мы поедем с тобой ловить уток – шепнул ему Охотник. Друг потрусил в прихожую, улегся на свою подстилку и начал внимательно оттуда следить за действиями своего хозяина. Охотник приготовил себе кофе и бутерброды с сыром, быстро съел свой нехитрый завтрак и начал собирать вещи. Что же взять с собой? Сегодня испытания по утке. Говорят, что придется лазать по пояс в воде, чтобы помочь своему Другу выгнать затаившуюся в камышах утку. – Надо, наверное, взять старый охотничий костюм на всякий случай, в котором я натаскивал своего Друга. Он изрядно потрепался, и его не страшно будет мочить в озере – подумал Охотник. – Куда же подевались штаны от него? Поиск старых охотничьих штанов ничего не дал. Время идет, пора ехать. В проеме двери показалась бородатая морда Друга, с легко читающимся по ней вопросом «Ну, чё, скоро ты там? Я уже давно готов». Охотник засуетился, зачем-то взял куртку от старого костюма, штанов то не нашел. Все вещи сложил в рюкзак, налил для Друга воды из-под крана в специальную банку, кстати, выигранную Другом на последней выставке, и направился к выходу. Собака вскочила с места и быстро прижалась своим носом к двери, чтобы хозяин видел и не забыл своего Друга дома… «Нива» бодро бежит по МКАД. Раннее утро машин мало. Утренняя прохлада залетает через приоткрытое боковое стекло в салон. Друг ловит эти потоки свежего воздуха открытым ртом, прищурив глаза, смотрит иногда в окно, пытаясь узнать дорогу, куда его везет хозяин. А едут они совсем недалеко от дома, на охотничью базу «Фрязево», там впервые проводятся областные состязания по комплексу «поле - утка - кровяной след – вольерный барсук». Да, они проводились и раньше, но только с этого года стали областными. Охотнику позвонил его друг, и они решили принять в них участие. Очень красивые призы, председатель экспертной комиссии всем известный Смирнов Е.Н., человек еще той, до перестроечной закалки, которому абсолютно не интересны склоки и интриги внутри клубов континентальных легавых, который очень жестко и требовательно подходит к выступлению собак, но если собака показывает шикарную работу, никогда не будет жалеть для нее баллов. Короче, как раз то, что нужно простому владельцу легавой собаки – объективность оценок, чтобы он мог подправить тот или иной недостаток в работе своего питомца. Вчера, 13 июля был первый день состязаний. В копилке Охотника и его Друга было уже три диплома: «трёшки» по полю (72) и по вольерному барсуку (67) и «двушка» по кровяному следу (79). Чуть-чуть не хватило до первого, был один скол в самом начале следа. Затем после первой лежки Охотник снял Друга с поводка, и он быстро распутал хитроумный след и сделал анонс своему хозяину. На сегодня осталась утка. На место прибыли, когда экспертная комиссия уже испытывала собак на предмет апортирования дичи с воды и с суши. Не найдя поводок, очевидно дома забыл, Охотник запер друга в машине, а сам стоял в сторонке и наблюдал за тем как собаки выполняют команды своих хозяев, прислушивался к замечаниям судей. Друг наблюдал за этим в окно, нервно зевая и тяжело дыша. Упражнения по подаче быстро закончились. Охотник и Друг с удовлетворением отметили, что среди выступивших сегодня собак им конкурентов нет. - Следующий! – выкрикнул помощник главного эксперта. Охотник подошёл к двери и выпустил своего Друга. Собака выпрыгнула из машины, потянула носом воздух, быстро сообразила, что сейчас будет. - Вы как сначала покажете нам подачу или пойдете в поиск? – обратился главный судья к Охотнику. - Сначала поиск. А можно Вам задать встречный вопрос? - Пожалуйста, задавайте. - Расскажите Ваши требования для получения диплома первой степени по утке. - В общем ничего особенного, все по правилам. Только у меня жесткие требования к подаче птицы. В правилах этого, конечно, нет, но здесь я хозяин положения и моё требование лишь ужесточает условия подачи. Вам нужно будет отойти на пятьдесят метров от края воды. И собака должна отдать вам птицу в руки… Если больше вопросов нет, то можете уже начать поиск вон с того мыска. Охотник вместе с Другом двинулись по берегу обросшего озера. Друг всё время пытался вырваться в перед – «Ну, давай же, давай же скорей команду на поиск, Охотник». И, вот, долгожданное «Ищи!» и Охотник показал жестом своему Другу где, по его мнению, должна быть затаившаяся утка. Собака стремглав кинулась в камыш, захлюпала лапами и зафыркала носом, жадно фильтруя все запахи, ища в нем знакомый и единственно верный. Так они прошли метров сто, Охотник по тропинке уже натоптанной другими участниками состязаний, Друг, приминая камыш и периодически плывя параллельным курсом вдоль берега. Так они оказались на другой стороне озера. Один из экспертов крикнул с противоположной стороны: - Пусть собака просмотрит вот этот мысок, сейчас туда заплыла утка. Охотник свистнул своему Другу, и тот уже мял камыш и прыгал как кошка за мышкой ловя хлопунца утки. Но хлопунец оказался не из робкого десятка. Он нырнул в воду, проплыл под водой и выпрыгнул на берег. Но на берегу неожиданно для себя ударился о ногу Охотника, развернулся и с разбегу нырнул снова под Собаку. Друг попытался схватить его под водой, но шельмец юркнул между его лап и снова скрылся в камыше. Там уже было много натопано предыдущими собаками, на поиск птицы дается ограниченное время, и в таком случае в погоне за живчиком можно было потратить все оставшееся время. Охотник решил, что пусть лучше снизят баллы за вязкость, надо идти искать следующую птицу. Он свистнул своему Другу. Тот сначала засомневался, мол: «Давай этого половим, хозяин»,- но повторный свисток заставил Собаку бросить погоню и она, догнав хозяина, снова начала обшаривать прибрежный камыш. Прошли еще метров пятьдесят. Вдруг Охотник заметил, что шевеление в кустах прекратилось, это Друг причуял птицу и выжидает момент для броска. Два больших прыжка по прямой и один в сторону. Небольшая пауза из камыша высовывается мокрая бородатая голова Друга с уткой. - Ай, молодец, ай да охламоша! Принеси мне уточку. Друг послушно выходит из камыша и усаживается перед хозяином. - Дай! Собака аккуратно разжимает челюсти и кладет в протянутую руку утку. Охотник, радостно потрепав Друга за ухом, высоко над головой трофей показывает его экспертам. Те дают отмашку, чтобы Охотник возвращался к месту старта. У него сердце выпрыгивает из груди от охотничьего азарта и от гордости за своего Друга. Тот бежит чуть впереди него, периодически оглядываясь, проверяя, не потерял ли Охотник их общий трофей. - Ну что ж, не плохо, не плохо. Давайте посмотрим вашу подачу, - говорит главный эксперт Охотнику, забирая у него утку. Охотник усадил Друга у левой ноги, все было так, как много раз до этого, когда они тренировались. Один из судей бросил птицу в высокую траву. Друг, сидя у ноги, нетерпеливо заскулил. - Посылайте собачку, - скомандовал главный судья. - Ищи и принеси! – переадресовал Охотник команду судьи своему Другу. Тот молнией бросился на поиск утки. Охотник знал, что его Друг не подведет, Охотник прекрасно помнил тот случай, когда, будучи еще совсем маленьким нескладным дратхааренышем, он в течение получаса гонялся за подранком шилохвости в прибрежных зарослях травы на первой своей жизни охоте. Он изодрал себе в кровь все веки и порезал нос, но счастливый и гордый подал первую в своей жизни птицу своему хозяину… Друг забежал «за ветер», быстро причуял птицу, правильно взял ее в пасть и понес Охотнику. Он отдал прямо ему в руки и довольный сел перед ним. - Ну-с, давайте-ка, посмотрим, как он справится с подачей с воды. Охотник скомандовал своему Другу «Рядом!». Тот в нетерпении уселся у левой ноги в ожидании команды от хозяина. - Вы встаньте туда, чтобы собачка видела, куда упадет птица. - Да нет, уж, давайте по правилам, бросайте через камыш – ответил Охотник. - Ну, сами как знаете, вы только усложняете себе задачу. Как только собака возьмет птицу на воде, идите вот по этой тропинке от берега – сказал главный эксперт Охотнику. – Бросайте птицу! – это он уже обратился к своему помощнику. Птица по высокой дуге перелетела через камыш и шлёпнулась о воду. Друг не выдержал близкого присутствия других собак и услышав шлепок бросился в воду. - Назад! Я кому говорю назад! Куда без команды! – закричал Охотник. Но его Друг уже «торпедой» плыл к заветной цели. Он аккуратно, как положено, взял птицу поперек развернулся и стал искать своего хозяина глазами. Охотник тем временем начал удаляться от берега. Друг это заметил и начал срезать угол. Прорвавшись через очень плотный камыш, он, наконец, увидел своего Охотника и трусцой понес ему утку. Охотник протянул руку. - Дай! Друг нежно вложил птицу в руку своего любимого хозяина, отряхнулся и сел. - Всё, спасибо подождите, пожалуйста, в сторонке. Охотник с Другом направились к другим участникам состязания, которые живо обсуждали только что увиденную работу собачки… - Так, поздравляю, - сказал главный эксперт Охотнику. – Вы получаете диплом первой степени по водоплавающей дичи. Если бы Вы не кричали вашему Другу «Назад!», баллы были бы максимальными. Большое «Спасибо» за собачку. - И Вам спасибо за объективность. Охотник со своим Другом залезли в машину и поехали на основную базу. Добрались быстро, с ветерком, окрыленные успешным выступлением. На базе уже подводили предварительные итоги. Часть участников уже прошла все четыре вида, и все ждали оставшуюся часть, которая разбрелась по испытательным местам. Охотник, выбрав тенистый участок стоянки, поставил свою машину. - Надо бы Друга взять на поводок, а то может и подраться, кобель всё-таки. Сам то не станет задираться, но и в обиду себя не даст, - подумал Охотник, но тут же вспомнил, что забыл поводок дома. – Ладно, ничего не случится, посидит часок в машине. Охотник приоткрыл форточку, чтобы свежий воздух имел доступ в салон машины и направился в оргкомитет отдать оценочный лист и заодно ознакомиться с результатами других участников. Тот дратхаар, с которым Друг соревновался в этот раз, получил по утке также диплом первой степени. Охотник порадовался за хозяина Даниэля, который, между прочим, приходился дядей для Друга, хотя Даник чуть младше по возрасту. Победа Данэля над Другом была добыта в честной борьбе, это -несомненно, просто ему в этот раз всё удалось. Все кто, посещает состязания, прекрасно понимают, что доля везения на таком мероприятии приближается к подготовке самой собаки, и в эти выходные звёзды были благосклонны к Данечке. Охотник повстречал своего старого хорошего знакомого, с которым они часто встречаются на состязаниях и испытаниях. Они долго говорили о предстоящей охоте, обсуждали промахи своих собак на этих состязаниях, хвастались вновь полученными дипломами в этом году на тех испытаниях, где они не виделись, да и так потрепались «за жизнь». Затем подсел еще один приятель. И снова разговоры об охоте и о любимых собаках. Время пролетело незаметно. Охотник глянул на часы. Он обещал жене вернуться сегодня пораньше. - Надо зайти в оргкомитет. Как там у них обстоят дела, - подумал Охотник. В оргкомитете ему сказали, что имеется шанс войти в призеры состязаний, и попросили остаться на награждение, которое будет как минимум через три-четыре часа. Охотника это не устраивало, и он отправился искать своего хорошего знакомого, живущего неподалеку, чтобы попросить его забрать документы, а в случае призового места и приз. На это еще ушло полчаса. Когда Охотник уладил этот вопрос, он еще раз попрощался со всеми знакомыми и направился к машине… - Ну, чё, охламон, поехали домой что ли? – сказал Охотник своему Другу. Он краем глаза увидел Друга лежащего на спине с закинутой головой на переднем коврике. Он так всегда делал, когда ему было жарко, делал он так дома и в машине. Охотник начал ключом искать замок зажигания, он почему-то никак не находился. И тут его как током обожгло, Друг не встал и не ткнулся мокрым носом в его лицо. Охотник посмотрел на Друга и на секунду потерял сознание и дар речи… Друг хрипло дышал, весь живот уже был в кровоподтеках. И тут до сознания Охотника дошёл весь ужас происшедшего. Он быстро оббежал машину, аккуратно взял уже безвольное тело Друга и помчался к водоему. Он прыгнул с высокого берега в воду прямо по пояс, и нежно опустил в неё тело своего Друга. Из груди Охотника вырвалось что-то наподобие стона. Вода стала остужать тело Друга, Охотник только мычал, и прижимал голову Друга к своей голове. - Ну, давай же приходи в себя, Друг… Ты же у меня сильный, молодой и здоровый - вертелось в голове охотника. Откуда-то появились люди, привлеченные необычными звуками. Кто-то крикнул: - Срочно Доктора! Доктора быстрее сюда! Доктор был уже через минуту. Он быстро раскрыл свой чемоданчик полный всевозможными препаратами, иголками и шприцами. - Сколько прошло времени? Сколько он был в машине? Охотник только мычал и ничего не мог вразумительного сказать, у него на руках умирал Друг. Кто-то взял из дрожащих рук Охотника его Друга и вынес в тень на берег. Доктор начал ловкими тренированными движениями при помощи ножниц стричь шерсть на лапе, чтобы добраться до вены. Первый укол, затем второй. - Глюкозу дай! Готовь шприц с адреналином! – говорит он своей ассистентке. Снова укол. Готовь следующий препарат. И дальше по латыни. Охотник стоит рядом в полном ступоре. Это не он, и это не его Друг. Это не реальность, это просто какой-то фильм ужасов… - Что стоишь как вкопанный? Ищи тряпку, намочи ее и охлаждай своего Друга, -Доктор вывел охотника из состояния оцепенения. Охотник помчался в машину, вытащил из рюкзака свою старую охотничью куртку, которую зачем-то взял с собой из дома и мигом к озеру. Со всей базы начали подтягиваться другие охотники. Они несли всё, что могло помочь в этой ситуации. Доктор, со знанием дела, оставил только всё необходимое и продолжил реанимационные действия. …Укол, следующий укол, проверка сердцебиения и реакция зрачка на свет, и снова укол, капельница. Так продолжалось более четырех часов, пока Охотник не услышал из уст Доктора это страшное слово «ВСЁ». Это слово разорвало ту хрупкую нить между ним и его Другом, которая связывала их в течение трех с лишним лет. Это слово камнем легло ему на душу и оборвало что-то внутри. Охотник постоял еще некоторое время, затем, не оборачиваясь, спросил у Доктора: - Сколько я Вам должен? Подсчитайте, пожалуйста. Доктор выпустил сигаретный дым. - Ты Охотник и я Охотник. У меня тоже есть Друг. Ничего не надо. Ты только знай, всё что возможно я сделал, не во всякой московской клинике тебе бы сделали тоже что сделал я. Мне уже с первого взгляда стало ясно, что ты потерял своего Друга. Но также как и ты, и как любой на моем месте тоже рассчитывал на чудо, которое, к сожалению, не случилось. Судя по тем кровоизлияниям, что я увидел на теле твоего Друга, у него уже на тот момент отказали почки, а дальше все шло по возрастающей - отек легких и остановка сердца. Сердце у твоего Друга действительно было отменным. С таким тепловым ударом это должно было пройти гораздо быстрее. – Доктор еще раз затянулся и направился в сторону базы. Затем оглянулся и напоследок сказал: - Не пиши больше про собак, тебе очень многие завидовали… Подошёл хозяин Даниэля. - Крепись, Охотник. Чем тебе помочь? - Если не трудно разыщи лопату, хочу похоронить своего Друга здесь, в лесу, который был частью его жизни. Охотник повернулся к неподвижно лежащему Другу и накрыл его тело своей старой охотничьей курткой. Подошли еще друзья Охотника. Хозяин Лабы и хозяин Басси, подошли женщины из оргкомитета. Охотнику не дали самому вырыть могилу для своего Друга, всё сделали за него его друзья. Они бережно завернули тело Друга Охотника в охотничью куртку, аккуратно положили его в ямку и засыпали землей. Затем раздались три подряд выстрела по количеству полных лет прожитых Другом – это старая охотничья традиция, которую никто никогда не изменит, эта традиция отличает настоящую охотничью собаку от любой другой, которой этого не дано – познать радость охоты, радость быть вместе со своим Охотником и во всем ему помогать... Друзья уговорили Охотника остаться на награждение, чтобы он отвлёкся от мысли сжигающей его изнутри. Ему следовало бы гордиться своим Другом, который занял третье место в состязаниях, но его уже не было рядом. Охотник в полной прострации вышел перед участниками состязаний за призом, которые молча смотрели на него. Кто-то в душе жалел Охотника, кто-то осуждал, но то, как он осуждает себя сам, его уже никто никогда не осудит. Пошли награждения победителей в отдельных видах... - Победительницей состязаний по кровяному следу с результатом 72 балла и дипломом второй степени стала курцхаар Фанни. Счастливый владелец выходит перед участниками за причитающимся призом, Возвращается назад и становится возле Охотника. Охотник смотрит на диплом, который ему дали. 79 баллов по кровяному следу. Опять организаторы что-то напортачили. Но мысли о том, чтобы там поднять вопрос об ошибке даже не возникает. Друга этим уже не вернуть, а молодая Фанька, с которой в прошлом году Друг испытывался на этих же лугах и получил 8-8-4 за чутье (что для дратхаара неестественно), пусть порадуется подарку, пусть её хозяин гордится своей любимицей… После церемонии награждения к Охотнику подошёл главный судья состязаний Смирнов Е.Н., который вместе с Доктором в течение долгого времени боролся за жизнь Друга и уходил только тогда, когда нужно было подписать какие-то бумаги. С навернувшимися на глазах слезами он сказал Охотнику: - За мою долгую жизнь у меня было много потерь… Поверь мне, самое лучшее лекарство справиться с этой болью – завести себе маленького Друга и всю любовь которую ты не успел отдать своему умершему Другу отдай маленькому… Это некий цикл, из плена которого нам Охотникам не вырваться. Он крепко пожал руку Охотника и быстро ушёл прочь. *** Потом была обратная дорога домой. Хорошо, что рядом в машине сидела жена друга, едущего следом за Охотником вместе со своей Подругой Лабой. Женщина старалась отвлечь Охотника от его мыслей, говоря о всякой чепухе, и первое время ей это удавалось. Но чем ближе машина приближалась к дому, тем все меньше и меньше Охотник понимал смысл её слов, тем острее возникал вопрос: «Что я скажу своей жене?». Как отреагирует его маленькая дочь, на то, что её любимого Друга больше нет, нет больше этого лохматого страшилища, который, недовольно ворча, позволял дергать себя за уши и хвост, который периодически стягивал у нее плюшевые игрушки и она с криком «Отдай!» носилась за ним по всей квартире?… Жена Охотника сразу по внешнему виду не поняла, что именно случилось, Охотник сумел взять себя в руки в самый последний момент, когда переступил порог своей квартиры. Она начала, как это часто бывало упрекать Охотника за то, что не вовремя вернулся со своей «охоты», не тогда, когда обещал. Тут Охотника прорвало… После этого маленькая женщина колотила своими кулачками в широкую грудь Охотника, причитая и рыдая навзрыд. Дочка не понимая, что происходит, заглядывала в глаза своих родителей. Когда страсти немного улеглись, и бабушка уложила дочку спать. Охотник с женой напились до чертиков, поминая Друга, ушедшего в мир вечной охоты… *** …Народ в метро с сочувствием смотрел на здоровенного мужика, который безучастно смотрел в одну точку, а по его щекам текли слезы. У него, наверное, большое горе. Охотник пытался вспомнить последние месяцы, прожитые с Другом. У него всплывали в памяти картины, когда Друга на испытаниях в щеку укусила гадюка. Потом он неделю выхаживал своего любимца. Может быть еще тогда, не сделай его друзья-охотники всех необходимых прививок прямо там, на поле, он бы уже тогда похоронил своего Друга. Тут, он вспомнил, что неделю назад, вдруг, с того ни с сего, порвался кожаный поводок, который долгие годы был связью между Охотником и Другом… Охотник уже принял для себя решение. Нет, он не будет брать щенка из Германии или Австрии, как ему начали советовать друзья, он возьмет щенка от своего бывшего Друга, который так и не сумел увидеть свое потомство, а его дети должны появиться на свет уже через неделю. Он обязан, он должен взять себе частичку своего Друга служившего ему верой и правдой три года три месяца и девятнадцать дней, и отдать ей всё то, что не смог отдать Другу, всю свою любовь и знания, всю заботу… *** Не судите строго моего хозяина, ему сейчас и так плохо, плохо настолько, что вы даже не можете себе представить. Да, он знал об особенности моего организма плохо переносить жаркую погоду. Но, будучи натурой увлеченной, как и я, несколько выпустил из виду меня. Жаль, конечно, что не побегаю больше со своим Охотником по лугам, больше не нюхать мне запах любимого дупеля, больше не стоять с ним на весенней тяге, не красться к тетереву, больше никогда я не услышу гогот гусиных стай, больше никогда мне не встречать своего Охотника, стоя в прихожей с его тапочкой в зубах и ему никогда больше не трепать меня за ухом... Мне хочется поблагодарить своего Охотника за то, что он мне дал возможность прожить короткую, но бурную жизнь настоящей охотничьей собаки, чем не могут похвастаться большинство моих четвероногих собратьев. Он дал мне возможность почувствовать себя будущим отцом. Правда я уже никогда не увижу своих щенков, но я уверен, что он возьмет не самого лучшего, а самого похожего на меня моего сынка и сделает из него настоящую охотничью Собаку и Друга, таким, каким был я… Охотник, ты посчитай дни, прошедшие с моей первой свадьбы с той мохнатой девчонкой, которую я полюбил с первого взгляда и ты поймешь, что через девять дней у нее и у меня появятся маленькие ушастые комочки. Подумай над этим... В последний раз виляю всем своим «пеньком», Друг.
KRoss: Ох, Лариса, всколыхнули боль(((((((((((((((( С момента прочтения этих историй от М Страхова (кажется не соврала с именем?) они живут в подсознании. Не забываются никигда. Как урок, как назидание....
Ter: KRoss Когда все это случилось и когда я прочитала этот рассказ, сердце разрывалось от боли. Сейчас в назидание молодым разместила и снова через боль и слезы. Мелочей в жизни не бывает, об этом надо всегда помнить!!!
Андрей: Однажды я лишился своей легавой собаки и я охотился по бродкам, значит, росистым утром находил следы птиц на траве и по ним добирал, как собака, и не могу наверно сказать, но мне кажется, я немного и чуял. В то время верст за тридцать от нас ветеринарному фельдшеру удалось повязать свою замечательную ирландскую суку с кобелем той же породы, та и другая собаки были из одного разгромленного богатого имения. И вот однажды в тот самый момент, когда жить стило особенно трудно, один мой приятель доставил мне шестинедельного щенка ирландца. Я не отказался от подарка и выходил себе друга. Натаска без ружья мне доставляет иногда наслаждение не меньшее, чем настоящая охота с ружьем. Помню, раз было… На вырубке вокруг старых черных пней было множество высоких, елочкой, красных цветов, и от них вся вырубка казалась красной, хотя гораздо больше тут было Иван да Марьи, цветов наполовину синих, наполовину желтых, во множестве тут были тоже и белые ромашки с желтой пуговкой в сердце, звонцы, синие колокольчики, лиловое кукушкино платье, – каких, каких цветов не было, но от красных елочек, казалось, вся вырубка была красная. А возле черных пней еще можно было найти переспелую и очень сладкую землянику. Летним временем дождик совсем не мешает, я пересидел его под елкой, сюда же в сухое место собрались от дождя комары, и как ни дымил я на них из своей трубки – собаку мою, Ярика, они очень мучили. Пришлось развести грудок, как у нас называют костер, дым от еловых шишек повалил очень густой, и скоро мы выжили комаров и выгнали их на дождик. Но не успели мы с комарами расправиться, дождик перестал. Летний дождик – одно только удовольствие. Пришлось все таки под елкой просидеть еще с полчаса и дождаться, пока птицы выйдут кормиться и дадут по росе свежие следы. Когда по расчету это время прошло, мы вышли на красную вырубку, и, сказав: – Ищи, друг! – я пустил своего Ярика. Ярику теперь пошло третье поле. Он проходит под моим руководством высший курс ирландского сеттера, третье поле – конец ученью, и если все будет благополучно, в конце этого лета у меня будет лучшая в мире охотничья собака, выученный мной ирландский сеттер, неутомимый и с чутьем на громадное расстояние. Часто я с завистью смотрю на нос своего Ярика и думаю: «Вот, если бы мне такой аппарат, вот побежал бы я на ветерок по цветущей красной вырубке и ловил бы и ловил интересные мне запахи». Но не чуткие мы и лишены громадного удовольствия. Мы постоянно спрашиваем: «Как ваше зрение, хорошо ли вы слышите?», но никто из нас не спросит: «Как вы чуете, как у вас дела с носом?» Много лет я учу охотничьих собак. Всегда, если собака причует дичь и поведет, испытываю большое радостное волнение и часто думаю: «Что же это было бы, если бы не Ярик, а я сам чуял дичь?» – Ну, ищи, гражданин! – повторил я своему другу.И он пустился кругами по красной вырубке. Скоро на опушке Ярик остановился под деревьями, крепко обнюхал место, искоса, очень серьезно посмотрев на меня, пригласил следовать: мы понимаем друг друга без слов. Он повел меня за собой очень медленно, сам же уменьшился на ногах и очень стал похож на лисицу. Так мы пришли к густой заросли, в которую пролезть мог только Ярик, но одного его пустить туда я бы не решился: один он мог увлечься птицами, кинуться на них, мокрых от дождя, и погубить все мои труды по обучению. С сожалением хотел было я его отозвать, но вдруг он вильнул своим великолепным, похожим на крыло, хвостом, взглянул на меня; я понял, он говорил: – Они тут ночевали, а кормились на поляне с красными цветами. – Как же быть? – спросил я. Он понюхал цветы: следов не было. И все стало понятно: дождик смыл все следы, а те, по которым мы шли, сохранились, потому что были под деревьями. Оставалось сделать новый круг по вырубке до встречи с новыми следами после дождя. Но Ярик и полукруга не сделал, остановился возле небольшого, но очень густого куста. Запах тетеревов пахнул ему на всем ходу, и потому он стал в очень странной позе, весь кольцом изогнулся и, если бы хотел, мог во все удовольствие любоваться своим великолепным хвостом. Я поспешил к нему, огладил и шепотом сказал: – Иди, если можно! Он распрямился, попробовал шагнуть вперед, и это оказалось возможно, только очень тихо. Так, обойдя весь куст кругом, он дал мне понять: «Они тут были во время дождя». И уже по самому свежему следу, по роске, по видимому глазом зеленому бродку на седой от капель дождя траве повел, касаясь своим длинным пером на хвосте самой земли. Вероятно, они услышали нас и тоже пошли вперед, я это понял по Ярику, он мне по своему доложил: – Идут впереди нас и очень близко. Они все вошли в большой куст можжевельника, и тут Ярик сделал свою последнюю мертвую стойку. До сих пор ему еще можно было время от времени раскрывать рот и хахать, выпуская свой длинный розовый язык, теперь же челюсти были крепко стиснуты, и только маленький кончик языка, не успевший вовремя вобраться в рот, торчал из под губы, как розовый лепесток. Комар сел на розовый кончик, впился, стал наливаться, и видно было, как темно коричневая, словно клеенчатая, тюпка на носу Ярика волновалась от боли и танцевала от запаха, но убрать язык было невозможно: если открыть рот, то оттуда может сильно хахнуть и птиц испугать. Но я не так волновался, как Ярик, осторожно подошел, ловким щелчком скинул комара и полюбовался на Ярика сбоку: как изваянный, стоял он с вытянутым в линию спины хвостом крылом, а зато в глазах собралась в двух точках вся жизнь. Тихонько я обошел куст и стал против Ярика, чтобы птицы не улетели за куст невидимо, а поднялись вверх. Мы так довольно долго стояли, и, конечно, они в кусту хорошо знали, что мы стоим с двух сторон. Я сделал шаг к кусту и услышал голос тетеревиной матки, она квохнула и этим сказала детям. – Лечу, посмотрю, а вы пока посидите. И со страшным треском вылетела. Если бы на меня она полетела, то Ярик бы не тронулся, и если бы даже просто полетела над ним, он не забыл бы, что главная добыча сидит в кусту, и какое это страшное преступление бежать за взлетевшей птицей. Но большая серая, почти в курицу, птица вдруг кувыркнулась в воздухе, подлетела почти к самому Ярикову носу и над самой землей тихонько полетела, маня его криком: – Догоняй же, я летать не умею! И, как убитая, в десяти шагах упала на траву и по ней побежала, шевеля высокие красные цветы. Этого Ярик не выдержал и, забыв годы моей науки, ринулся. Фокус удался, она отманила зверя от выводка и, крикнув в кусты детям. – Летите, летите все в разные стороны, – сама вдруг взмыла над лесом и была такова. Молодые тетерева разлетелись в разные стороны, и как будто слышалось издали Ярику: – Дурак, дурак! – Назад! – крикнул я своему одураченному другу. Он опомнился и виноватый медленно стал подходить. Особенным, жалким голосом я спрашиваю: – Что ты сделал? Он лег. – Ну, иди же, иди! Ползет виноватый, кладет мне на коленку голову, очень просит простить. – Ладно, – говорю я, усаживаясь в куст, – лезь за мной, смирно сиди, не хахай: мы сейчас с тобой одурачим всю эту публику. Минут через десять я тихонько свищу, как тетеревята: – Фиу, фиу! Значит: – Где ты, мама? – Квох, квох, – отвечает она, и это значит: – Иду! Тогда с разных сторон засвистело, как я: – Где ты, мама? – Иду, иду, – всем отвечает она. Один цыпленок свистит очень близко от меня, я ему отвечаю, он бежит, и вот я вижу у меня возле самой коленки шевелится трава. Посмотрев Ярику в глаза, погрозив ему кулаком, я быстро накрываю ладонью шевелящееся место и вытаскиваю серого, величиною с голубя, цыпленка. – Ну, понюхай, – тихонько говорю Ярику. Он отвертывает нос: боится хамкнуть. – Нет, брат, нет, – жалким голосом прошу я, – поню хай ка! Нюхает, а сам, как паровоз. Самое сильное наказание. Вот теперь я уже смело свищу и знаю, непременно прибежит ко мне матка: всех соберет, одного не хватит – и прибежит за последним. Их всех, кроме моего, семь; слышу, как один за другим, отыскав мать, смолкают, и когда все семь смолкли, я, восьмой, спрашиваю: – Где ты, мама? – Иди к нам, – отвечает она. – Фиу, фиу: нет, ты веди всех ко мне. Идет, бежит, вижу, как из травы то тут, то там, как горлышко бутылки, высунется ее шея, а за ней везде шевелит траву и весь ее выводок. Все они сидят от меня в двух шагах, теперь я говорю Ярику глазами: – Ну, не будь дураком! И пускаю своего тетеревенка. Он хлопает крыльями о куст, и все хлопают, все вздымаются. А мы из куста с Яриком смотрим вслед улетающим, смеемся: – Вот как мы вас одурачили, граждане! М.М.Пришвин
полная версия страницы