Форум » Поэзия » Мир охоты. Проза. (продолжение) » Ответить
Мир охоты. Проза. (продолжение)
Ter: ПОЛЕДНЯЯ ОХОТА Посвящается памяти Терренса - ирландского сеттера Привычная тьма вдруг осветилась вспышками, сопровождавшимися сухим треском, они напоминали те, что когда-то в детстве так напугали Фрама, но тогда это было на большом снежном поле, и те вспышки сопровождались ужасным грохотом, а сейчас они ярко вспыхивали и сухо трещали, но, казалось, прямо у него в голове… Фрам с трудом поднялся и, тряся головой, постарался вытряхнуть их, но они не исчезали, по-прежнему вспыхивая то тут, то там, и так же сухо трещали. Фрам, шатаясь и тяжело дыша от испуга, попытался уйти от них, но это не удалось. Быстро переходя с места на место, натыкаясь при этом то на стол, то на стулья, то на стены, то на печку, он кружил по комнате. Он ощутил гладившие его руки хозяина, но и они не смогли избавить его от этого кошмара. Он стал искать выход во двор – может быть, там удастся избавиться от этих, внушавших ужас трещащих вспышек, но никак не мог отыскать двери, вновь и вновь суетливо кружа по комнате и все так же натыкаясь то на мебель, то на стены. Хозяин, кажется, понял его - Фрам почувствовал, как на него одевается ошейник, и, повинуясь усилию поводка, повернул в указанном направлении. Хозяин поддерживал поводок как всегда слегка натянутым, облегчая Фраму спуск по крутым ступеням на террасу, и сдерживая его, сейчас в неистовстве рвавшегося наружу, и все время оступавшегося и промахивавшегося мимо ступеней… Они вышли на двор, но и выход в обширное и лишенное препятствий пространство и ночная прохлада не смогли успокоить его и изгнать все учащавшиеся вспышки и треск. Сейчас для него исчезли все запахи, он не находил даже самые привычные, сопровождавшие его и помогавшие ему всегда, когда он выходил из дома. Фрам не знал, куда они идут и зачем, он только ощущал, поводок, определявший направление движения, но мешавший ему сбежать от мерзких трескучих огней. Вот опять он его куда-то потянул, вот он опять привел его к входу в дом, и потянул вверх по ступеням. Хозяин опять привел его в комнату, снял поводок и Фрам опять начал кружить по комнате, подгоняемый непрекращающимися и почти слившимися в сплошное зарево вспышками. Когда-то давно для Фрама существовали день и ночь, но что такое время он не знал, но если бы и знал, то не смог бы определить продолжительности происходящего, и потому он не мог ждать или желать скорейшего окончания этого мучения, у него было только одно стремление - убежать, спрятаться от него, но сделать этого он никак не мог... Он вновь почувствовал руки хозяина, которые с усилием разжали его пасть, и он ощутил разлившуюся по языку горечь, быстро заполнившую всю пасть и даже нос, потом, придерживаемый теми же руками, которые уже тоже стали ему мешать, почувствовал укол где-то в холке… Зарево в его голове стало бледнеть и вновь делиться на вспышки, которые уже не сухо трескались, а вспыхивали с тихим шуршанием… Фрам чувствовал все еще поддерживающие его руки хозяина, но уже не старался вырваться из них, и не пытался уйти от затухающих вспышек, но страх, вызванный ими, еще не ушел, заставляя безумно колотиться сердце. Он все еще тяжело и часто дышал. Наконец, в голове Фрама воцарилась привычная темнота и тишина, он осторожно на ощупь нашел свое привычное место – подстилку под длинной широкой скамьей - и лег. Придвинутая миска еды, наверное, впервые его не заинтересовала, после перенесенного ужаса у него не было ни сил, ни желания есть… Дыхание постепенно успокоилось, и Фрам погрузился в привычный полусон-полудрему. Из этого состояния его, как обычно, вывели руки хозяина, погладившие его по голове и потрепавшие по холке. Он всегда, даже во сне, ждал этого момента и всегда этот момент оказывался неожиданным, отчего Фрам всегда резко приподнимался на передних лапах и встряхивал головой, иногда стукаясь ею о скамью, но сейчас его от этого уберегли руки хозяина. Они же пристегнули опять поводок. Фрам с трудом поднялся и, шатаясь и подволакивая задние ноги, последовал в указанном поводком направлении. Наконец-то вернулись исчезнувшие было запахи - вот теплые засыпанные песком ступеньки на террасу, Сама терраса, заставленная сапогами, корзинами, ведрами, и другими, знакомыми только по запахам, вещами, вот крыльцо с мокрым от росы половиком, вот и трава, покрытая росой, вот ветер донес близкий запах машины, которая должна стоять за забором… Фрам понял - они вышли со двора… У машины они и остановились, Фрам почувствовал, что поводок упал рядом и сел в ожидании. Хозяин достал из машины ружье, его Фрам сразу определил, взял ягдташ, что тоже не осталось незамеченным Фрамом, потом подобрал поводок, глубоко вздохнул и сказал: -Ну, пойдем, Фрам… Фрам ничего не слышал, и мог только догадываться, что хозяин что-то сказал, они медленно двинулись по песчаной дороге. Пес медленно шел за хозяином, подволакивая задние лапы, временами загребая ими влажный от росы песок. Он давно не уходил так далеко от дома, и потому, опустив нос, тщательно обнюхивал хорошо знакомую ему дорогу. Они не повернули к реке, куда обычно ходили в жару купаться, а пошли по дороге к лесу. Фрам пытался понять куда же они идут. К хутору – нет, та дорога пахнет крапивой и Иван-чаем, и не на клюквенное болото, там сразу надо идти по мху… Но, когда они подошли к бревенчатому мостику, Фрам понял они идут к большому муравейнику, где он часто бывал раньше, правда, не с хозяином, а с хозяйкой, бравшей Фрама с собой за грибами… У мостика через ручей они остановились, хозяин сел в траву , потрепав по холке, усадил собаку и закурил… Он гладил Фрама и думал, что если издали кто-нибудь посмотрел на Фрама, то никогда бы не дал ему его четырнадцати лет – издали обычный ирландский сеттер, лет пяти-семи, никаких следов седины, довольно крепкий… А вот вблизи – тусклая, заметно поредевшая шерсть, большие потрескавшиеся мозоли на локтях, распущенные лапы с длинными совершенно белыми когтями, выпуклые голубые перламутровые глаза… Что нос этому псу теперь заменяет и зрение, и слух… Хозяин отщелкнул окурок в ручей, поднялся и легонько потянул поводок, Фрам медленно последовал за ним. Они перешли по мостику ручей, и пошли по зарастающей травой и молоденькими соснами дороге, но не к муравейнику, как сначала решил Фрам, тяжело ступавший хозяином, все так же почти утыкаясь носом в дорогу, на которой песок сменился короткой жесткой травой. Они свернули налево, к болоту. Изредка поводок натягивался, заставляя Фрама не отставать от хозяина. Они так и шли – чуть впереди хозяин, чуть позади Фрам, ничего не слышащий, но догадывавшийся, что хозяин как обычно о чем-то разговаривает с ним. И, действительно, хозяин все время говорил с ним, в основном он рассказывал ему о том, что это за места, как они изменились, с тех пор, как они впервые попали сюда, что если бы Фрам мог видеть, где они идут, то, конечно бы, все равно обязательно узнал эти места, что он бывал здесь много-много раз, и зимой, и весной, и летом… Они не дошли до болота, они пришли на длинную поляну, вытянутую вдоль болота, покрытую соломенно-желтой травой и начинавшую зарастать теми же молодыми соснами. Действительно, если бы Фрам мог видеть, то он, конечно бы, узнал эту поляну – сколько весенних вечеров они провели здесь вместе на тяге… Хозяин отцепил поводок и чуть подтолкнул Фрама вперед: - Ну, давай, Фрам… Фрам, если бы и слышал, то не понял бы его сейчас – что давай? Гуляй, ищи или еще что-то? Он некоторое время стоял, опустив голову и чуть повернув ее в сторону хозяина, потом нетвердо сделал несколько шагов вперед. Хозяин, не сводя с него взгляда, переломил ружье, достал два патрона из ягдташа, зарядил ружье и снял с предохранителя. Фрам стоял в высокой сухой траве, чуть колеблющейся на легком ветерке, теперь он стоял с поднятой над травой головой, время от времени отводя нос от высоких щекочущих стеблей. Хозяин поставил ружье на предохранитель, закурил и, глядя на Фрама, опять подумал – ну, кто бы сейчас ему дал четырнадцать лет! Он курил, оглядывая поляну и вспоминая, где стоял на тяге этой весной, вспоминал, что впервые в этом году он не взял Фрама на весеннюю охоту, впервые вообще оставшегося в Москве… Потом он вспомнил последние два дня, мечущегося по дому Фрама, сшибающего все на своем пути, покусанные руки… Хозяин затоптал в траве сигарету и, как будто решившись, щелкнул предохранителем и поднял ружье. Фрам стоял совсем недалеко впереди, обрез стволов поравнялся с его головой, хозяин глубоко вздохнул и отвел стволы в сторону… Фрам же, чуть потоптавшись в траве и покрутив слегка головой, медленно пошел в полветра, он двигался осторожно, но с уверенностью, которой у него не было с тех пор, как он начал слепнуть. Вот он чуть повернул и уже двигался прямо на ветер, хозяин медленно пошел за ним. Фрам продолжал двигаться на ветер, он чуть опустил голову, теперь она скользила меж верхушек сухих стеблей травы. Хозяин остановился и опять повел ружье за Фрамом, вновь обрез стволов остановился на его голове. Фрам же продолжал свое движение вперед, вдруг он понял хозяина - его толчок означал: –Ищи! И он нашел! Как раз сейчас он шел прямо на тетерева, запах которого он только что уловил! Запах, который он не смог бы никогда спутать ни с каким другим или забыть, ведь он столько раз искал и находил его! Ничего, что тетерев пытается отбежать, Фрам знал, что ему никуда не деться, он все равно найдет его, так бывало всегда! Фрам крадучись прошел еще несколько шагов и стал, теперь все зависело от хозяина. Между тем, стволы ружья также следовали за головой Фрама, и хозяин все оттягивал тот момент, когда палец, уже лежавший на спусковом крючке, плавно нажмет на него… Хозяин не мог не любоваться красивой потяжкой Фрама, в его голове проносилось вновь и вновь – Кто может дать ему четырнадцать лет! - и ждал стойки… И Фрам стал, но небольшой кустик пижмы заслонил его голову. Хозяин сделал шаг вперед и в тот же момент впереди, наверное, всего метрах в десяти перед Фрамом из травы с грохотом взорвался вверх черный петух. Раздался выстрел… Фраму ничего не надо было объяснять, хоть он и не слышал выстрела, но острый запах сгоревшего пороха, легкой волной донесшийся с ветром с того места, где был тетерев, был для него сигналом и он бросился вперед. Так и есть! Вот он! Хозяин подошел к Фраму, погрузившему нос в роскошную черную лиру хвоста и шумно вдыхавшему запах битого петуха. Он погладил пса заметно дрожащими руками и, осторожно отстраняя голову Фрама, поднял крупного иссиня-черного краснобрового петуха и подвязал его к ягдташу, потом прицепил поводок. Фрам стоял в ожидании и нетерпении, но хозяин еще несколько раз погладил его, наклонился и что-то проговорил ему прямо в ухо, Фрам ощутил это как легкое прерывистое дуновение запаха дыма и табака, и в ответ потряс тяжелыми ушами. Хозяин вновь закурил, еще раз потрепал Фрама по холке, что-то опять сказал прямо в ухо и еще раз дал ему зарыться в черные перья носом. Потом они повернули назад и медленно пошли обратно. Фрам опять шел чуть позади, пытаясь догнать носом подвязанного петуха, и теперь хозяину не надо было его время от времени подтягивать поводком. Обратно они шли тем же путем, опять хозяин что-то рассказывал ему, опять они посидели у ручья, в котором хозяин дал Фраму искупаться. Они опять прошли той же песчаной дорогой, совсем уже высохшей от росы и почти потерявшей утренние запахи, и подошли к дому. Закрыв калитку, хозяин отпустил Фрама с поводка и повесил ружье и ягдташ на крюк, вбитый специально для этого в бревенчатую стену около крыльца. Хозяин сказал Фраму: -Подожди, я сейчас, -и вошел в дом. Фрам, поискав подходящее место, лег как раз под подвешенным петухом. Привычная темнота и тишина вновь окружали его, но их дополняли струившиеся сверху запахи еще теплого тетерева, сгоревшего пороха, горячей от солнца кожи ягдташа, они, кажется, даже были видны ему в темноте… Он очень, очень устал, и ему было приятно лежать именно здесь, он был спокоен и, наверное, счастлив. Закрыв невидящие голубые перламутровые глаза Фрам начал засыпать, и замечательные запахи начали постепенно растворяться в темноте. Когда хозяин вышел на крыльцо с миской еды, чтобы покормить Фрама, тот лежал, вытянувшись во всю длину вдоль стены, легкий ветер играл мягкой шерстью на ушах, а в углу пасти трепетало черно-белое тетеревиное перо… Хозяин понял, что еда ему уже не нужна - Фрам ушел навсегда.... Михаил Эйсмонт
Ответов - 1
Андрей: Охотничья собака – это ключ от дверей, которыми закрываются от человека в природе звери и птицы. И самое главное в этом ключе – собаке – это ее нос, удивительный аппарат для человека, способного чуять лишь немного дальше своего носа.
полная версия страницы